Алексей Самойлов - Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками

Я не знаю, почему все Урлаубы не уехали в «фатерланд» после начала Первой мировой. Видно, так Богу было угодно… А беда всегда ходила где-то рядом, пока в 37‑м не пришла к нам в дом. Арестовали отца. Правда, вскоре отпустили… Его почему-то не тронули и летом 41‑го, когда всех этнических немцев как потенциальных шпионов подчистую выселяли из Ленинграда. Отца вызвали в милицию уже после прорыва блокады, в 43‑м, и приказали покинуть город…

Отец пробыл в ссылке до 1956 года. Все это время мама и я писали Ворошилову, Кагановичу, Молотову и самому товарищу Сталину о полной невиновности отца, о том, что надо исправить чудовищную ошибку. Ответ пришел лишь однажды: нас с мамой вызвали в милицию и предложили в 24 часа покинуть Ленинград. «Писать в высокие инстанции надо было меньше. Сидели бы тихо, не напоминали о себе, глядишь, все бы и обошлось», – «посочувствовал» милицейский сотрудник.

Эпопея моего хождения за правдой долгая. Я уже начинала сниматься в кино, и режиссер Леонид Трауберг вывел меня на Николая Робертовича Эрдмана, писавшего в Москве сценарии для ансамбля МВД. Тот свел с начальником ансамбля, и с его помощью я попала со своим перечеркнутым паспортом на Лубянку к генералу Леонтьеву.

Венцом поисков правды было резюме генерала: «Вы оста вайтесь в Ленинграде, снимайтесь в кино, танцуйте на здоровье, а мама ваша пусть проследует к своему мужу». Но мама никуда не «проследовала»: она-то, в отличие от меня, по национальности была чисто русской.

После реабилитации отцу дали малюсенькую квартиру, где он и поселился со своей новой женой. Это был уже другой человек. Совсем другой.

Ну и что же остается в осадке от «безоблачного будущего», которое, по вашим словам, стучалось в мою дверь?

Распалась семья. На фронте погиб мой брат Владимир Урлауб. В крошечной девятиметровой комнатке умерла в блокаду моя бабушка – бывшая владелица огромного дома. Мы фактически потеряли нашу квартиру на Таврической: она была разграблена и сокращена до одной комнаты, в которой и коротала свой век моя мама.

Балериной я тоже не стала. Наверное, сказались годы эвакуации, когда наше училище находилось в селе Палазня под Пермью. В тех тяжких условиях балетную выучку, технический арсенал не доведешь до совершенства. Я не довела.

– Вы не стали хорошей балериной, но стали известной киноактрисой. И при этом не учились во ВГИКе, в Театральном институте и даже на курсах актерского мастерства. Как же так получилось?

– Вообще-то я ходила в студию при театре имени Горького. Правда, не закончила ее. И было это значительно позже, чем начались мои первые опыты в кино…

Скорей всего, в том повинна была моя молодость, довольно яркая внешность, но однажды неожиданно для себя я, балерина Музкомедии, получила предложение принять участие в фильме «Пирогов». Это был крошечный эпизод, связанный с верховой ездой. Помню, как с одной актрисой ездила в Кавголово, где была конно-спортивная база, и как после первой же тренировки (20 километров туда и 20 обратно) не могла самостоятельно слезть с лошади. Три дня ни встать ни сесть.

Наверное, эпизодом этим и ограничилось бы мое участие в фильме, если бы его режиссер Григорий Михайлович Козинцев не искал в тот момент актрису на роль Даши Севастопольской. Вероятно, мой возраст, отсутствие какого-либо актерского штампа, абсолютный наив и натолкнули Григория Михайловича на мысль попробовать меня на роль Даши. Репетировать со мной он поручил своим ученикам – Ростоцкому, Катаняну, Дорману, Рязанову. Пробы прошли благополучно – меня утвердили.

Даша Севастопольская была не только моей первой ролью, но и моим первым знакомством с самой атмосферой создания фильмов. Я часами наблюдала работу всемирно известного режиссера, познакомилась с блистательным оператором Андреем Москвиным, знаменитым художником Натаном Альтманом, присутствовала на записи музыки к фильму Дмитрием Шостаковичем, видела, как создают свои образы Скоробогатов, Черкасов, Честноков, Дикий, Лебзак…

Мне не пришлось быть на премьере фильма: к тому времени я «отбыла по месту службы» своего мужа. Смотрела «Пирогова» позже. А когда у меня родилась дочь и я приехала к маме в Ленинград, то позвонила Григорию Михайловичу, поздравила его с успехом. А он поздравил меня с рождением ребенка и предложил детскую коляску: дескать, его сын уже вырос. На Петроградскую я добралась с дочкой на руках поздно вечером. Козинцев вынес коляску, куда мы и положили Наташеньку. Назад на Таврическую возвращалась в темноте. Потом многократно при встречах Григорий Михайлович с улыбкой говорил: «Таня, а помните таинственную историю, когда вы ночью увезли от меня коляску с ребенком»…

Он очень по-доброму относился ко мне. Как, впрочем, и еще один знаменитый человек, с которым мне выпало счастье быть знакомой. Я имею ввиду великого шансонье Александра Николаевича Вертинского.

Первый раз я увидела его на концерте в театре Эстрады, где тогда работала. То, как он пел, как его принимал зал, просто потрясло меня…

Спустя какое-то время я пошла на его концерт – теперь уже в Капелле – вместе с маминой подругой Верой Николаевной. Она слыла давней поклонницей Вертинского, они были даже знакомы. В антракте Вера Николаевна предложила мне заглянуть к нему за кулисы.

На мне тогда было синенькое платье с большим белым воротником, которое мне очень шло… Вера Николаевна представила меня. А он: «И чем же вы, голубушка, занимаетесь?» Я сказала, что снимаюсь в кино, вот снялась в «Пирогове»… «Да-да, – говорит, – с такой внешностью, конечно, вам надо сниматься».

Кажется, я понравилась ему. После концерта Вертинский продолжил разговор с нами, стал расспрашивать, где я училась, что читаю, кто мои родители… Он прекрасно умел слушать.

И как-то так случилось, что с той поры всякий раз, когда Вертинский приезжал в Ленинград, я ходила на концерты как его добрая знакомая. Он всегда был очень вежлив, мил. И однажды пригласил меня в ресторан.

– Вы на сегодня остались одной из немногих, кто ужинал с самим Вертинским…

– Да-да… Ужас какой-то! Сколько же мне лет?.. Тогда, помню, впервые попробовала жюльен. Ну, откуда я знала, что это такое. Пришла домой и говорю: «Мама, я ела жюльен. Представляешь, я ела жюльен».

Я продолжала сниматься в кино. Но роли мои были небольшие и не очень запоминались. И вот неожиданно в очередной приезд в Ленинград Александр Николаевич сказал мне: «Голубчик мой, сейчас на студии Горького, где я снимался, готовится фильм «Княжна Мери». Вот ваша работа, ваша роль – Вера. Принесите фотографию, я передам ее на картину». И сдержал слово, передал фотографию режиссеру Анненскому. Так, с легкой руки Вертинского началась моя настоящая кинематографическая карьера.