Алексей Самойлов - Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками

Были среди петербургских Урлаубов и основатель фабрики, и знаменитый оптик, и архитектор, и дирижер… Поиски предков привели меня в Германию. Самых близких по крови пригласила в Петербург. Должны приехать этой осенью. Жду и в перерывах между спектаклями продолжаю чертить сложнейшее генеалогическое древо нашего рода.

– Татьяна Львовна, извините, но под занавес – несколько обычных вопросов. Ваш характер? Комфорт в Вашей жизни? Какому стилю в одежде следуете? Сколько раз были замужем?

– Характер – вспыльчивый, но отходчивый, зла не помню. Обхожусь небольшой квартиркой и старенькими «Жигулями». Дачи нет. Есть сельская изба. В одежде предпочитаю деловой стиль. Замужем была трижды. Последний брак длится почти тридцать лет. Мой муж – мим. Это хорошо: он молчит, а говорю я.

Валерий Попов прошел в литературе стороной и попал в точку. Как и положено серьезному парадоксалисту. Все, кто следит за литературой, знают, что это один из самых влияющих и впечатляющих прозаиков ушедшего и пришедшего веков.

– Валерий Георгиевич, согласитесь, долгие десятилетия нашим обществом управляли довольно скучные люди. Кажется, они не знали даже, как пахнет укроп, что такое любовь и как это можно, например, разгуляться. Находясь где-то далеко, они при этом пребывали в нашей жизни постоянно: как заоконный пейзаж встречали нас на каждом углу доски с фотографиями членов Политбюро, как бубнеж соседа из радио и телевиденья доносились их непрожеванные речи. Скажите, это влияло как-нибудь на ваш характер, на отношение к жизни, на литературный стиль, наконец?

– Я думаю, эти люди нас и вдохновили на творчество. В том смысле, что они такие тупые и серые, а мы молодые и блестящие, бесстрашные, бесшабашные. Из этого контраста и выросла литература 60‑х, новая литература.

Но, кстати, потом, когда я вступил в Союз писателей и познакомился с такими людьми поближе, я понял, что это тоже цветник: литература серая, а люди непростые, часто забавные. У меня сейчас написана серия баек под названием «Мутная поляна». В отличие от Ясной поляны. О великих героях застойной, советской эпохи, которые вели себя порой довольно лихо. Например, Чепуров, в то время начальник ленинградских писателей, говорил: «Эх, конечно, вы власть возьмете, но так гулять, как мы гуляли, не будете! Помню, просыпаюсь в юрте, пиджак весь в орденах, а брюк нет. Мечусь по юрте, на дворе уже бибикает первый секретарь Казахстана, а я без брюк. Залезаю в морозилку, там на полке лежат мои брюки, аккуратно сложенные. Я надеваю их, выхожу, серебрясь, секретарь Казахстана смеется и говорит, мол, ну, ладно, поехали опохмеляться». То есть и у них был свой кураж, свои радости. Но выросли мы, конечно, на противостоянии.

– Но все же начнем с начала, с детства.

– Я бы начал еще раньше. Во времени обнаруживаются интересные закономерности. Отец рассказывает, что в их семье, когда они жили в деревне, было девять человек. Его отец, мой дед, работал, как все. Однажды, когда носил саманные, слепленные из глины, навоза и соломы, кирпичи, надорвался и получил грыжу. По этой причине и пошел в интеллигенты. Стал писарем, служил в управе, книги начал читать, связался с социалистами, которым требовались грамотные мужики. Отец помнит в их саманной избе том Шекспира с иллюстрациями, проложенными пергаментом. И вот именно представители этой грыжевой ветви пошли в науку, в литературу. С тех пор грыжа, правда, стала нашей семейной наградой.

От деда пошел заряд. Я видел его письмо, написанное каллиграфическим почерком, с безупречными литературными фразами. И отец мой (ему сейчас 91 год) тоже очень литературный человек. Вот сейчас он сидит за стеной и читает… «Иосиф и его братья». Книгу неодолимую.

Байки отца меня очень питали в детстве. Есть у него такая знаменитая байка про чемодан с горохом. Однажды он ехал из деревни в институт и вез с собой для пропитания чемодан с горохом. И вдруг какая-то суета под Саратовом, отец видит, как какой-то мужик схватил его чемодан и понес. Он догоняет мужика на платформе, тот несет чемодан с трудом – не ожидал такой тяжести. И тут отец подумал: «Зачем я буду у него отнимать чемодан? Он идет в правильном направлении». И пошел за ним по улице. Мужик время от времени оборачивается, но профессиональная гордость не позволяет ему бросить чемодан. Дошли так почти до общежития, отец говорит: «Стоп! Мне сюда». Мужик говорит: «Твой, что ли?» Сплюнул, бросил чемодан и ушел.

Тогда я понял, что можно украденный чемодан и не отбирать, если его несут в правильном направлении. То есть можно не только бороться с незадачей, но и использовать ее.

– Детство прошло в Казани?

– Первые шесть лет. Отец переехал в Казань из Петербурга, где учился в аспирантуре и защитил кандидатскую у Вавилова. Там он познакомился и с мамой. Она была дочерью вице-президента сельхозакадемии.

– В таких семьях дети часто становится наследниками по профессии.

– Нет, в сельское хозяйство я не пошел. Хотя чувственные ощущения, когда приезжал к отцу на селекционную станцию – лошади, навоз, – действовали на подсознание, расшевеливали. Помню, ехал в ночное, попал ногой в уздечку; лошадь била копытом, а я прыгал на одной ноге, пытаясь увернуться. Эта история стала одним из моих первых детских рассказов. Так что опыт семьи вошел все же в мою жизнь. Но то, что я оказался в Петербурге, дало самый сильный толчок. Еще до того, как встретился с петербургскими гениями. Сами эти дома, подвалы, чердаки…

Помню, как стоял на крыше, махал руками и смотрел, как моя огромная тень машет руками на стене противоположного дома. Потом огромная птица пролетела сквозь меня. Я почувствовал волнение, как будто сочиняю, начинаю изображать, делаю что-то заметное.

Ну, бег по крышам, перепрыгивание с крыши на крышу – дух захватывает. И понимаю, что творчество связано с риском. Когда человек лишен этой вертикали, ему, должно быть, очень скучно. Он не умеет рисковать и путешествовать в пределах города.

– А это был риск индивидуальный, или все-таки была компания?

– Это был двор. Но не совсем обыкновенный. Общежитие ВИРа, и в нем интеллигентные ребята, не бандиты, как в соседних дворах. Я сразу попал в изысканный мир. Там, помню, был Юра Петров, кстати, сын дворничихи, но потрясающе умный человек. Учился на все пятерки, замечательно острил. Мы идем и все смотрим на него. А перед нами афиша: «День открытых дверей». Я говорю: «День отрытых зверей». Все тут же начинают шутить и каламбурить. Юра всех выслушал и потом: «Валера лучше всех сказал». Первая гордость от того, что владеешь словом.