Владлен Измозик - «Черные кабинеты» История российской перлюстрации. XVIII – начало XX века

В 1827 году было прочитано письмо двадцатилетних приятелей А.И. Кошелева (будущего известного славянофила) и В.П. Титова (будущего писателя и дипломата) из Петербурга в Москву своему товарищу, И.В. Киреевскому (будущему религиозному философу) с просьбой объяснить его позицию по актуальным вопросам. 6 июля 1827 года Бенкендорф поручил своим подчиненным выяснить: «Кто такой Киреевский, какую он имеет общую репутацию, какого поведения, с кем находится в связях и сношениях?» Такую же информацию он потребовал выяснить и в отношении авторов письма. 9 августа в Петербург пришло донесение начальника 2‐го округа Корпуса жандармов генерала А.А. Волкова. О Киреевском сообщалось, что в его разговорах, «отрывистых и остроумных», «приметна искра либеральная; однако же… весьма осторожен, а других уважительных пристрастий в нем не видно». В результате по распоряжению Бенкендорфа, утвержденному государем, за всеми троими было учреждено негласное наблюдение 1306.

В августе 1830 года молодой чиновник канцелярии новороссийского губернатора М. Кирьяков в письме восторженно писал об июльской революции во Франции, свидетелем которой он был в Париже: «Я не могу… благодарить досыта свое счастье, доставившее мне случай видеть революцию 26, 27 и 28 июля. Ничего более любопытного я не могу видеть в жизнь свою – в три дня низвергнутую монархию. Были минуты ужасные, как, например, в то время, когда разнесся слух, что обложил Париж войском и хочет принудить к повиновению непокорных своих подданных голодом». Автор письма, по мнению III Отделения, оказался «столь же нелепым, как и предосудительным революционером». Тем не менее Кирьяков был уволен со службы и взят под надзор 1307.

Просмотру подвергались письма не только людей подозрительных в политическом отношении (к таковым, безусловно, относился А.С. Пушкин) или случайных, но и тех, чья преданность престолу, казалось бы, не вызывала сомнений. Например, воспитатель цесаревича Александра (будущего Александра II) поэт В.А. Жуковский писал своему другу А.И. Тургеневу в ноябре 1827 года:

Удивительное дело! Ты только 12 ноября получил первое письмо мое. Итак, ты не получил многих. Не понимаю, что делается с письмами. Их читают, это само по себе разумеется. Но те, которые их читают, должны бы, по крайней мере, исполнять с некоторой честностию плохое ремесло свое. Хотя бы они подумали, что если уже позволено им заглядывать в чужие тайны, то никак не позволено над ними ругаться, и что письма, хотя читанные, доставлять должно. Вот следствие этого проклятого шпионства, которое ни к чему вести не может. Доверенность публичная нарушена; то, за что в Англии казнят, в остальной Европе делается правительствами. Часто оттого, что печать худо распечаталась, уничтожают важное письмо, от которого зависит судьба частного человека. И хотя была бы какая‐нибудь выгода от такой ненравственности, обращенной в правило! Что ж выиграли, разрушив святыню – веру и уважение к правительству? – Это бесит! Как же хотеть уважения к законам в частных людях, когда правительства все беззаконное себе позволяют? Все это для тех, кто рассудит за благо прочитать это письмо 1308.

В число подозрительных писем, которые вскрывались и из которых делались выписки для императора, попадала переписка между выпускником Пажеского корпуса князем С.А. Долгоруким и его отцом, сенатором и будущим министром юстиции князем А.А. Долгоруким; начальником Училища колонновожатых генералом А.И. Хатовым и его предшественником Н.Н. Муравьевым; публицистом А.И. Тургеневым и писателем, драматургом С.П. Жихаревым; сатириком и журналистом А.Ф. Воейковым и писателем Н.А. Полевым и между многими-многими другими 1309.

В 1840 году перлюстрированное письмо стало причиной новых неприятностей для А.И. Герцена. Можно напомнить, что в 1834 году он, в ту пору молодой человек – двадцати двух лет от роду, был арестован по «делу о лицах, певших в Москве пасквильные песни» и до лета 1839 года находился в ссылке под гласным полицейским надзором. В начале 1840 года в чине титулярного советника был принят на службу в канцелярию Министерства внутренних дел. Управляющий министерством граф А.Г. Строганов покровительствовал ему. Но в конце того же года было перлюстрировано письмо Александра Ивановича своему отцу И.А. Яковлеву в Москву. В нем, в частности, упоминалось об убийстве купца будочником (полицейским) у Синего моста. В результате Николай I распорядился за «распространение неосновательных слухов о происшествиях в столице» выслать Герцена в Вятку. На допросе, проводившемся управляющим III Отделением и начальником штаба Корпуса жандармов Л.В. Дубельтом, и на аудиенции у начальника III Отделения и шефа Корпуса жандармов А.Х. Бенкендорфа Герцен доказывал нелепость преследования за сообщение, о котором широко судачили в Петербурге. Наказание было смягчено. Летом 1841 года Александра Ивановича отправили советником губернского правления в Новгород 1310.

В 1840‐е годы вскрывались письма тяжелобольного поэта Н.М. Языкова. В частности, по поводу его письма брату Петру в Симбирск в меморандуме для императора отмечалось, что поэт, «входя в рассуждение о политических предметах, объясняет мысли свои в весьма темных выражениях». Николай I предписал начальнику 2‐го округа Корпуса жандармов «иметь за Языковым секретное наблюдение» 1311.

Весной 1849 года был арестован за распространение в рукописи своих «Писем из Риги» писатель, общественный деятель Ю.Ф. Самарин. Он провел двенадцать дней в Петропавловской крепости. 17 марта состоялось его свидание с Николаем I, после которого он был освобожден. Но в тот же день был арестован И.С. Аксаков. Главной причиной ареста стали его перлюстрированные письма отцу С.Т. Аксакову и брату К.С. Аксакову из которых III Отделение усмотрело «приязнь к Ю.Ф. Самарину». После письменного ответа на двенадцать вопросов Иван Сергеевич был освобожден, но за ним был установлен тайный надзор 1312. В меморандуме напротив трех выписок из писем И.С. Аксакова отцу было записано суждение Николая I: «Иван Аксаков был арестован, но из бумаг и объяснений его оказалось, что он, будучи привержен к Русской старине, вполне предан престолу и отечеству; и что все сомнительные выражения в его письмах относятся до иностранных держав». Заодно была сделана выписка из письма Константина Аксакова брату Ивану, в которой автор письма, узнав об освобождении брата, восхвалял правосудие. В данном случае было помечено, что письмо «не требовало производства» 1313.

Познакомившись на практике с перлюстрацией, И.С. Аксаков, отправившийся по делам службы в Ярославль, писал родным 23 мая 1849 года: «Пожалуйста, обратите внимание на то, будут ли распечатываться письма, адресованные в Посад или нет» (родные жили в это время в селе Абрамцево и могли получать письма в Москве или в Троицком Посаде). В письме от 13 июня он объяснил причину, почему все письма направлял в Троицкий Посад: «Все же, мне кажется, этим путем лучше. Мне вовсе не хочется, чтобы московский почтамт знал, что я пишу из Ярославля» 1314. Но эта предосторожность вовсе не гарантировала их переписку от просмотра. Отец, С.Т. Аксаков, с иронией писал 24 ноября 1849 года сыну Ивану в Ярославль, что уже две недели родные не получают от него писем, хотя «прежде [они] доходили к нам на третий день. Согласись, что я имею причину к беспокойству… Меня утешает другая мысль: я предполагаю, что письма твои показались так интересны по своему содержанию, что заблагорассудили не сообщать их твоему семейству» 1315.