Эпсли Джордж Беннет Черри-Гаррард - Самое ужасное путешествие

Аткинсон собрал всех нас и прочёл строки из дневника Скотта о том, как умер Отс. Скотт прямо написал: он хочет, чтобы об этом знали. Последние слова Скотта: « Ради Бога, не оставьте наших близких ».

Аткинсон прочитал наставление из Послания к коринфянам. Наверное, никогда заупокойная служба не звучала в более величественном храме и в более впечатляющей обстановке — гробница была на зависть королям. Затем он прочитал ещё несколько молитв. И там, на месте, мы похоронили их в спальных мешках, в которых они лежали, прямо в палатке.

Их труд, конечно, не пропал даром [275].

Эта сцена до конца жизни не изгладится из моей памяти.

Мы шли с собаками и видели, как Райт один вдруг свернул с курса, а за ним вправо потянулась вся партия с мулами. Он заметил, как ему показалось, гурий, а рядом что-то тёмное — что бы это могло быть? Недоумение переросло в предчувствие беды. Собачьи упряжки подтянулись, все остановились. Райт подошёл: « Это палатка ». Как он узнал — не понимаю. Представьте себе обычную снежную пустыню, справа от нас — остатки прошлогоднего гурия, небольшой холмик — и только; лишь вблизи стал заметен трехфутовый бамбуковый шест, одиноко торчащий из снега, а рядом — ещё один холмик, может быть выдававшийся чуть больше. Мы подошли к нему.

Какое-то время мы ещё не понимали до конца, что перед нами, но кто-то приблизился к выступающему вперёд сугробу и разгрёб его. Появился зелёный клапан над отдушиной палатки — и тут уж все поняли: внизу вход.

Двое из нас пролезли в тамбур внешней палатки, затем между бамбуковыми стойками внутренней палатки. Между двумя полотнищами брезента набился снег — не очень много.

Но внутри палатки ничего было не разглядеть — свет заслонял снег. Пришлось его откинуть. И вот тогда обозначились контуры тел. Их было трое. Боуэрс и Уилсон спали в своих мешках. Скотт под конец откинул отвороты спальника. Левую руку он положил на Уилсона, верного друга на протяжении всей жизни. Под головой Скотта, между спальным мешком и полом палатки, — зелёная сумочка, в которой он носил дневник. Внутри лежали коричневые тетради с дневниковыми записями, а рядом на полу несколько писем.

Всюду царил порядок. Палатка, как всегда, была поставлена хорошо, выходом на заструги, стойки воткнуты на правильном расстоянии друг от друга, сама палатка туго натянута в форме корабля. Внутри снега не было. Лежали кружки, обычное походное снаряжение, личные вещи, несколько писем и записи — частного и научного содержания. Рядом со Скоттом стояла лампа, сделанная из консервной банки, с фитилём из финнеско, горела она на остатках метилового спирта. Скотт, думаю, пользовался ею, чтобы иметь возможность писать до самого конца. Я уверен, что он умер последним, а ведь когда-то мне казалось, что он выносливостью уступает иным участникам экспедиции. Мы до сих пор не понимали, какой необычайной силой, и духовной, и физической, обладал этот человек.

Мы разложили снаряжение, записи, бумаги, дневники, одежду, письма, хронометры, финнеско, носки, флаг… Нашли даже книгу, которую я дал Биллу на дорогу, он привёз и её.

Выяснилось, что Амундсен достиг полюса, что они также там побывали, но обе эти новости никого не взволновали. Среди вещей было письмо Амундсена королю Хокону. И множество шутливых записочек, которые мы оставляли им на леднике Бирдмора — нам они были важнее королевских посланий всех владык мира.

Выкопали бамбуковый шест, приведший нас к этому месту, под ним оказались погрузившиеся, на много футов в снег сани, которым он служил мачтой. На санях нашли ещё несколько мелочей — кусок бумаги из ящика с галетами; метеорологический журнал Боуэрса и геологические образцы — 30 фунтов геологических образцов первостепенного значения. Кроме того, под снегом лежали лыжи с палками и упряжь.

Час за часом — так мне казалось — Аткинсон сидел в палатке и читал. Нашедшему надлежало прочитать дневник, а затем доставить его на родину — такова была воля Скотта, записанная на обложке. Аткинсон, однако, сказал, что прочтёт лишь столько, сколько нужно, чтобы понять происшедшее, остальное же доставит домой нераспечатанным. Когда у него составилась достаточно полная картина, он собрал нас и зачитал вслух «Послание обществу» и описание гибели Отса, в соответствии с определённо высказанным пожеланием Скотта.

Мы их не тронули. Мы выдернули бамбуковые стойки палатки, и она сама их накрыла. А сверху мы поставили гурий.

Не знаю, сколько времени мы там провели, но когда всё было кончено и глава из Послания к коринфянам прочитана, наступила полночь каких-то суток. Солнце низко склонялось к полюсу, Барьер почти погрузился в тень. А небо сверкало — по нему неслись пелены ослепительных облаков. Гурий и крест резко выделялись на фоне горящего золота.

Копия записки, положенной у гурия над телами

«12 ноября 1912 года, 79°50′ ю. ш.

Этот крест и гурий воздвигнуты над телами капитана Скотта, кав. орд. Виктории, офицера Королевского флота; доктора Э. А. Уилсона, бакалавра медицины Кембриджского университета, и лейтенанта Г. Р. Боуэрса, офицера Королевского индийского флота — как слабый знак увековечения их успешной и доблестной попытки достигнуть полюса. Они это свершили 17 января 1912 года, после того, как норвежская экспедиция выполнила то же самое. Жестокая непогода и недостаток топлива были причиной их смерти.

Также в память их двух доблестных товарищей, капитана Иннискиллингского драгунского полка Л. Э. Дж. Отса, который пошёл на смерть в пургу приблизительно в восемнадцати милях к югу от этой точки, чтобы спасти своих товарищей; также старшины Эдгара Эванса, умершего у подножия ледника Бирдмора.

Бог дал, Бог и взял, благословенно имя Господне» [276].

Записка была подписана всеми участниками партии.

Далее опять цитирую мой дневник.

Полночь, 12–13 ноября.Думаю, мы сделали всё возможное, ничего не упустив, чтобы эти великие люди — ибо они великие — лежали в достойной их могиле.

Над ними воздвигли большой гурий, который должен продержаться многие годы. На этом Барьере нельзя сделать ничего вечного, но мы поставили самый прочный опознавательный знак, какой только здесь возможен. В него врыли крест, сделанный из лыж, его с двух сторон подпирают сани в вертикальном положении, также утопленные в снег.

Этот памятник, очень простой, производит сильнейшее впечатление.

На отдельный бамбуковый шест поместили записку, которую я переписал себе в дневник, со всеми нашими подписями.

Мы оставим здесь немного провианта и налегке отправимся на поиски тела Титуса Отса, чтобы захоронить его.

Выйдем приблизительно через час, и не знаю, как остальные, а я буду рад покинуть это печальное место.