Эпсли Джордж Беннет Черри-Гаррард - Самое ужасное путешествие

17 февраля.Прояснилось, мы, воспользовавшись этим, выступили к складу и прошли значительную часть пути, но тут Эванс обнаружил, что у него спадают лыжные ботинки. Мы остановились, чтобы он поправил ботинки и продолжил везти сани, но ботинки снова соскочили, а потом ещё раз, и тогда Эвансу разрешили надеть ботинки как следует и догонять нас. Он шёл далеко позади, на привал мы стали без него, поели, а его всё не было, и тогда мы пошли за ним. Он лежал на снегу, с отмороженными руками, мы возвратились за санями и положили его на них, так как ноги отказывали ему. Когда мы привезли его в палатку, он находился в коматозном состоянии и вечером, около 10 часов, скончался, не приходя в сознание. Час или два мы проспали в мешках, поели, прошли по валам сжатия около 4 миль и достигли Нижнего ледникового склада. Здесь наконец поставили лагерь, наелись досыта и выспались, в чём испытывали крайнюю нужду. Склад находился в полном порядке» [320].

«Ужасный день… Обсуждая симптомы болезни Эванса, мы пришли к заключению, что он начал слабеть, ещё когда мы подходили к полюсу {211} . Его состояние быстро ухудшилось от страданий, которые причиняли ему его обмороженные пальцы и частые падения на леднике, пока он, наконец, не утратил всякую веру в себя. Уилсон уверен, что при одном из этих падений он получил сотрясение мозга. Страшное дело — так потерять товарища. Хотя, если спокойно обдумать, нельзя не согласиться, что после всех тревог прошлой недели вряд ли можно было ожидать лучшего конца. Обсуждая вчера за завтраком своё положение, мы поняли, в каком отчаянном „переплёте“ находились вдобавок имея на руках больного» [321].

У Стивенсона есть такой сюжет: путешественник, спящий рядом со своей женой, грезит о былых походах и просыпается совершенно счастливый. Наверное, его путешествия были мирными, тихими, ибо те дни и ночи, когда люди Скотта спускались с ледника Бирдмора, могут являться только в жутких кошмарах.

Конечно, силы путешественников были подорваны и они сильно ослабели. Но, по-моему, трудные погодные условия и долгое пребывание в пути не объясняют полностью ни их слабость, ни гибель Эванса, которая, возможно, связана с тем, что в партии он был самым крупным мужчиной с сильно развитой мускулатурой и большим весом. Как мне представляется, именно для людей такого телосложения, которые берут на себя огромную физическую нагрузку — везут, несут, тянут больше, чем их товарищи, — а едят наравне со всеми, подобный образ жизни неприемлем. Если рацион, который получают такие люди, действительно не возмещает затрачиваемую ими энергию, то естественно, что самые, казалось бы, могучие участники партии почувствуют недостаток пищи скорее и острее, чем их спутники с менее богатырской конституцией. Эвансу, очевидно, было очень тяжело. По-моему, из дневниковых записей ясно видно, что он страдал безмерно, но не жаловался. Дома он лежал бы в постели, окружённый вниманием и заботой. Здесь он был вынужден шагать (даже в день смерти он тащил сани), пока не упал на четвереньки и не пополз на обмороженных руках и ногах. Страшно даже подумать! Но страшнее, наверное, было тем, кто нашёл его в таком виде, а затем, сидя в палатке, наблюдал, как он умирает. Мне говорили, что простое сотрясение мозга не влечёт за собой столь быстрого смертельного исхода. Возможно, у него был тромб мозгового сосуда.

По той или иной причине, но спуск с ледника с санями, лёгкими как пёрышко, занял у них почти столько же времени, сколько у нас подъём с тяжёлым грузом {212} . На переход от Верхнего ледникового до Нижнего ледникового склада был отведён семидневный рацион. Боуэрс сам говорил мне, что этого хватит с лихвой. Обе вспомогательные партии вполне благополучно прошли этот маршрут, хотя и та, и другая долго блуждали среди невероятного хаоса в районе Клаудмейкера.

Последняя возвращающаяся партия одолела расстояние между двумя складами за семь с половиной дней. Полюсная партия — за десять, а на плато она провела на 25 с половиной дней больше. Из-за медленного спуска с ледника полюсная партия была вынуждена перед стоянкой 19 марта идти на сокращённом рационе, в первый и последний раз за весь поход. За исключением этих дней они всё время имели возможность съедать полный или даже повышенный рацион {213} .

До выхода на Барьер на обратном пути с полюса им сопутствовали погодные условия, которые нельзя назвать ни необычными, ни неожиданными. До склада Одной тонны им предстояло пройти 300 уставных миль (260 географических), а оттуда ещё 150 уставных миль (130 географических) до мыса Хат. Они только что забрали недельный запас провианта на пятерых; между ледником Бирдмора и складом Одной тонны находилось ещё три склада, каждый с недельным набором провианта на пятерых. Их же оставалось теперь только четверо; но им предстоял переход через Барьер вне видимости земли и вне досягаемости непосредственного влияния относительно тёплого моря впереди. О погоде, обычной для этого времени года в центре Барьера, не было известно ничего, и никто не подозревал, что в марте там так холодно. Шеклтон повернул к дому 10 января, склада Блафф достиг 23 февраля, мыса Хат — 28 февраля. Уилсон пишет в дневнике:

«18 февраля. Спали только пять часов. Проснулись в 2 часа дня, выпили чаю с галетами с маслом, через вход Гэпа, минуя каменистую морену горы Хоп, вышли к лагерю Бойня.

19 февраля. Выступили поздно, мастерили новые 10-футовые сани и выкапывали конину. Сделали 5,5 мили по очень плохой поверхности» [322].

С плохой поверхностью они столкнулись, едва ступив на Барьер. Отныне в их записях о пути с полюса всё время звучат жалобы на плохую поверхность, хотя, наверное, тащить сани им было тяжело в определённой мере и из-за собственной слабости. Едва ли поверхность могла быть иной при тех сильных морозах, что установятся позднее, но сейчас-то не особенно холодно — от 0 [-18 °C] до -17° [-27 °C], преобладают хорошие ясные дни, причём — важное обстоятельство — почти безветренные. Ветер с юга был бы им очень кстати. « Нам бы ветерка », — просил Скотт. У Эванса его, верно, было предостаточно {214} . Скотт уже обеспокоен.

«Если так будет дальше, нам придётся плохо. От души надеюсь, что такая дорога — лишь результат близости к берегу этой безветренной области, из которой мы скоро выберемся, если будем продвигаться без задержек. Может быть, я преждевременно об этом беспокоюсь; во всех других отношениях дела поправляются. Развёрнутые спальные мешки сушатся на санях, а главное, мы опять получаем полные рационы. Ввиду позднего времени года спрашиваю себя: что-то ожидает нас впереди?» [323] {215} .