Эпсли Джордж Беннет Черри-Гаррард - Самое ужасное путешествие

6 февраля. 15 миль.Утром опять пытались срезать углы. Опять угодили на участок больших расселин, тянущихся в западно-восточном направлении, и выбирались с трудом. Опять пошли на запад и спускались по колоссальным застругам при несильном, но очень холодном ветре. Во второй половине дня ориентировались всё больше и больше на гору Дарвин. Обогнули один из основных участков ледопадов и оглянулись на него… Очень холодный переход; много трещин; я шёл пешком и видел их довольно много; остальные идут на лыжах.

7 февраля. 15,5 мили.Снова ясный день, с утра проделали мучительный переход по одному-двум ровным участкам и вниз по длинному склону. После полудня поднялся свежий ветер, и мы очень быстро спустились по нескольким длинным склонам, исполосованным большими застругами. Чтобы тормозить и удерживать сани сзади, требовались большие усилия. К 7.30 дошли до Верхнего ледникового склада, нашли его в полном порядке» [312].

Здесь кончалось плато и начинался ледник. Здесь должны были прекратиться и трудности, связанные с погодой. Уилсон отдал должное красоте местности, к которой они приближались:

«Скалы хребта Доминион в основном коричневато-мареновые или шоколадно-красные, часто перемежаются вкраплениями жёлтых пород. Думаю, они сложены, как и на западных склонах, из долерита и песчаника» [313].

Состояние партии, несомненно, не могло не внушать беспокойства, но переросло ли оно уже в серьёзные опасения?

Большие надежды возлагались на то, что впереди путников ждёт тёплая погода. Лучше всех чувствовали себя, наверное, Скотт и Боуэрс. Плечо у Скотта вскоре зажило, Боуэрс же, по словам Скотта, был «великолепен. Он всё время исполнен энергии и деятельности». Теперь больше остальных мёрз Уилсон. Его нога ещё не настолько зажила, чтобы он мог идти на лыжах. Некоторое время страдал от обморожения на ноге Отс. И всё же по-настоящему Скотт волновался только за Эванса.

«Всего больше беспокоит нас Эванс. Его порезы и раны гноятся, нос очень плох, и вообще у Эванса все признаки изнурения… Итак, эти 7 недель мы прожили на льду и почти все в добром здоровье, но, думаю, ещё одна такая неделя очень дурно подействовала бы на Эдгара Эванса, который час от часу теряет силы» [314].

Они увеличили рацион питания, что оказало благотворное действие, хотя все продолжали жаловаться на голод и недосыпание. Как только после спуска на ледник потеплело, еды стало им хватать.

«Теперь мы сыты, но для того чтобы можно было не сокращать рационы, нужно идти безостановочно, а мы нуждаемся в отдыхе. Всё же, с Божьей помощью, как-нибудь доберёмся, мы ещё не выбились из сил» [315].

В Антарктике нет микробов, если не считать случайных экземпляров, которые, почти наверняка, заносятся сюда воздушными потоками из цивилизованного мира. Спишь всю ночь в мокром мешке и в сырой одежде, потом весь день тащишь сани по льду — и никакой простуды, да и вообще никаких болезней. Можно, конечно, заболеть от недостатка чего-то необходимого для организма, цингой например, ибо Антарктика — безвитаминный край скудости. Можно отравиться, если дать провизии слишком долго оттаивать или плохо зарыть её в сугроб, так что солнце до неё доберётся, пусть даже при достаточно низкой температуре. Это, конечно, возможно, но схватить инфекцию — нелегко.

С другой стороны, если что-то не заладится — ох как трудно исцелиться! Особенно долго заживают порезы. Из-за своей изолированности полярный путешественник может попасть в отчаянное положение. Ни санитарного транспорта, ни больниц здесь нет, а человек на санях — очень большая обуза.

Фактически каждый, кто отправляется в полярное путешествие, должен быть готов ради спасения своих товарищей покончить с собой, и не следует преувеличивать трудность этого акта: в иных условиях умереть легче, чем жить. Так, например, было с нами во время зимнего путешествия. Помню, я сказал о своих настроениях Боуэрсу, который, оказалось, уже думал на эту тему и решил в крайнем случае покончить с собой при помощи ледоруба, хотя мне непонятно, как это сделать самому. А не то, добавил Боуэрс, можно броситься в трещину или же как следует порыться в аптечке. Тогда я пришёл в ужас: подобные мысли прежде никогда не приходили мне в голову.

Восьмого февраля партия выступила с Верхнего ледникового склада, что находился под горой Дарвин. В этот день они добыли наиболее интересные из тех самых геологических образцов, которые, по настоянию Уилсона, в основном их и собиравшего, везли на себе до самого конца. В верховьях ледника изо льда выступают гора Дарвин и нунатак Бакли, представляющие собой на самом деле вершины высоких гор, и путь наш пролегал поблизости от них, но взбираться на них нам не нужно было. Нунатак Бакли — важный в геологическом отношении район: здесь Шеклтон нашёл уголь, а насколько нам было известно, Антарктида не богата ископаемыми. Сколько хватал глаз, к горам, окаймляющим ледник по бокам, тянулись ледопады, и, если смотреть снизу на Бакли, они похожи на длинную обрушившуюся волну. Трудностью на Бирдморе было то, что если при восхождении ледопады видишь заранее и можешь их обойти, то на спусках замечаешь их, лишь оказавшись уже среди заструг и трещин и совершенно не представляя себе, как из них выбраться.

Эванс в этот день не мог тащить сани и снял с себя упряжь, но это не обязательно должно было служить серьёзным предостережением: Шеклтон при возвращении с полюса именно на этом месте был вынужден поступить точно так же.

Уилсон пишет:

« 8 февраля, утёсы нунатака Бакли.Очень насыщенный день. Утром был чрезвычайно холодный переход, дьявольски дуло с юга. Бёрди отпрягся, на лыжах добежал до горы Дарвин и собрал немного долерита — единственной породы, обнаруженной им на ближайшем нунатаке. Вышли на наст, сквозь который проваливались и мы — по самое колено, и сани.

Я даже сначала подумал, что эта твёрдая корка — тонкий мостик над трещиной. Затем взяли немного восточнее, поверхность стала ухудшаться, и мы очутились на ледопаде, где главной нашей заботой было не дать саням набрать скорость, но в конце концов спустились и взяли курс на северо-запад или на север, к выходам коренных пород; лагерь поставили у самой морены под большими песчаниковыми уступами нунатака Бакли, в затишье, где снова стало довольно тепло; перемена просто чудесная. После ленча и до самого ужина все собирали геологические образцы, а я ещё после ужина пошёл осматривать морену и лёг спать очень поздно. Носки, разложенные на скалах, высохли прекрасно. Величественные утёсы биконских песчаников {209} . На морене масса известняка, во многих местах обломки долерита. Пласты угля по всем обрывам песчаников, попадаются куски выветрившегося угля с остатками ископаемой растительности. У меня была настоящая экскурсия, и я за короткое время отыскал несколько превосходных экземпляров.