Эпсли Джордж Беннет Черри-Гаррард - Самое ужасное путешествие

И после всего этого:

«Норвежцы нас опередили. Они первыми достигли полюса. Ужасное разочарование! Мне больно за моих верных товарищей. Мы многое передумали и обо многом переговорили. Завтра надо идти дальше, к полюсу, а затем с максимальной скоростью спешить домой. Конец всем нашим мечтам. Печальное будет возвращение…

Полюс!

Да, насколько иные условия против тех, которые мы ожидали. Мы пережили ужасный день… Товарищи шли через силу с застывшими руками и ногами… У Эванса руки так зазябли, что решили сделать привал… Ветер дует вовсю, температура -21° [-29 °C]. В воздухе чувствуется эта страшная холодная влажность, которая в одну минуту пронизывает до костей… Великий Боже! Что это за ужасное место…» [292] {206}

Это не вопль отчаяния. Это возглас, исторгнутый из глубин души жуткой действительностью. Ведь температура близ Южного полюса даже в январе приблизительно на 24° ниже температуры соответствующего месяца (июля) у Северного полюса [293](если такой мороз стоит здесь в разгаре лета, то каково в середине зимы?). И всё же, за исключением поверхности, похожей на песок, условия были такими, какими они себе их представляли, и продуманная до мельчайших подробностей организация похода оправдала себя даже сверх всех ожиданий.

Метеорологический журнал и обсервации, проводившиеся в невероятно сложных условиях, отнимали у Боуэрса так много времени, что он лишь на обратном пути смог вести дневник. Вот принадлежащее ему описание семи последующих дней.

« 19 января.

Великолепное ясное утро с лёгким юго-западным ветром. Во время завтрака пришил к моей зелёной шапке лоскут — чтобы на марше ветер не задувал сзади под воротник. Поставили на сани мачту с парусом и направились на север, на гурий Амундсена, а затем по нашим собственным следам, но в обратную сторону. По ним дошли до следующего гурия и наконец до чёрного флага, где у нас был лагерь 58. После этого с чувством облегчения оторвались от следов норвежцев и до самого ленча шли по своей старой колее. Сделали восемь миль.

После полудня миновали гурий 2 по маршруту англичан.

Благодаря свежему попутному ветру скольжение приличное.

Правда, мне, пешему, идти тяжело, но что усталость — пройти бы побольше. Всего за день сделали 16 [миль], завтра после ленча должны добраться до Последнего склада. Вскоре после полудня небо нахмурилось, в конце дня пошёл довольно сильный снег, спустилась дымка, вызванная ледяными кристаллами, появилось ложное солнце.

20 января.Утром снова свежий попутный ветер, наполняющий наш парус. Насколько лучше, когда ветер дует в спихну, а не в лицо! Позднее видимость ухудшилась, но после часа дня мы увидели Последний склад, а в 1.45 были около него. Красный флаг на бамбуковом древке, весёлым трепыханием приветствовавший наше возвращение с полюса, обещал в изобилии жизненные блага, зарытые под ним. Наша жизнь на плато целиком зависит от складов, поэтому мы с радостью приветствуем одинокие маленькие гурии. Из этого склада, называемого Последним, мы вынули еды на четыре дня, бак с керосином, немного метилового спирта [для лампы] и кое-что из оставленных личных вещей. Бамбуковое древко флага приладили к полу палатки: оно теперь будет нашей мачтой взамен временной — подобранной на полюсе сломанного полоза от амундсеновских саней.

Утром шагали очень долго — хотелось добраться до склада, поэтому после ленча шли меньше обычного. Ветер усилился до крепкого с отдельными могучими порывами, метёт позёмка.

Будь он встречный, идти было бы прескверно. Через час ходьбы я перевязал мои постромки ближе к „корме“ — так легче управлять санями. К сожалению, под конец поверхность была песок да и только, но всё же мы одолели 16,1 мили; лагерь ставили при холодном ветре, который через несколько часов превратился в пургу. Хорошо, что наш склад цел и невредим.

21 января.За ночь ветер усилился до 8 баллов, сильный снегопад. Утром пуржило так, что и думать о выходе нечего.

Ветер был бы нам кстати, но при таком снегопаде почти невозможно ориентироваться из-за плохой видимости. Решили выжидать и выйти при первых признаках прояснения. К счастью, пурга оказалась непродолжительной, вместо обычных двух дней она длилась лишь до полудня, и в 3.45 мы уже мчались под раздутым парусом. Бежать на лыжах было хорошо, а я, пеший, увязал в рыхлом снегу. Как бы я был рад дорогим моим стареньким лыжам! Но до них — увы! — ещё около 200 миль. Потом ветер улёгся, и я занял моё прежнее место посередине упряжки. Прошли 5,5 мили и поставили лагерь. Очень помогают находить дорогу старые гурии и наши следы, кое-где занесённые снегом и закрытые застругами, но всё же легко различимые.

22 января.Утром наткнулись на сапоги Эванса из овчины.

С тех пор как они упали с саней [11 января], их чуть не полностью занесло снегом. Дул сильный юго-юго-западный ветер, но вскоре стал успокаиваться. К ленчу сделали 8,2 мили. После ленча ветер и вовсе стих, под действием солнца поверхность превратилась в настоящие опилки. Пятеро мужчин тянули лёгкие сани — а они не то что скользить, податься вперёд чуточку и то не хотели, не сани, а настоящая борона. Мы были счастливы, когда в 7 часов вечера стали на ночлег. По-моему, мы все здорово вымотались. Всё же за день сделали 19,5 мили.

До склада Полутора градусов всего лишь 30 миль, если повезёт, за два перехода доберёмся. [Минимальная температура ночью была -30° [-34 °C] (нескорректированные данные).]

23 января.Выступили при небольшом ветре, который нам немного помогал [температура -28° [-33 °C]. Через два часа юго-юго-западный ветер набрал силу до 4 баллов, парус надулся, мы весело понеслись вперёд и до ленча сделали 8,75 мили. Во второй половине дня он усилился ещё больше, мне пришлось стать позади саней — рулить и тормозить.

Мы даже были вынуждены чуть приспустить парус, но и после этого летели как птица.

Очень легко находим старые гурии. Эванс отморозил нос, поэтому стали лагерем без четверти семь, сделав 16,5 мили.

Палатку натянули с большим трудом — такой дул ветер» [294].

В ту же ночь Скотт записал:

«Двигались мы очень быстро и могли бы оказаться в небольшом расстоянии от склада, если б Уилсон вдруг не заметил, что у Эванса отморожен нос. Нос побелел и затвердел. Мы сочли за лучшее в 6.45 остановиться на ночь. Не без труда поставили палатку, но теперь, хорошо поужинав, чувствуем себя довольно сносно. Сомнений нет, что Эванс сильно изнурён. Пальцы у него в пузырях и нос серьёзно повреждён частыми обмораживаниями {207} . Он сам сильно хандрит, встревожен за себя, а это недобрый знак. Думаю, что Уилсон, Боуэрс и я здоровы и бодры, насколько это возможно при существующих обстоятельствах. У Отса очень зябнут ноги. Я буду рад, когда уберёмся с этих возвышенностей… Погода как будто проясняется» [295].