П. Карев - Экспедиционный корпус

– А пестуном бы назначить Антона Билюка! – крикнул Гацрилов.

Все так и покатились со смеху, повернувшись лицом к здоровенному солдату Билюку, который стоя уплетал вторую банку консервов.

Каждый старался отпустить по адресу Котовича крепкую шутку.

Обед на привале закончился. Глоба отдал распоряжение итти к ля-Куртину.

Сторожевое охранение было заменено, и отряд двинулся.

Не доходя километра полтора до лагеря, мы остановились на последний привал. Глоба дал отряду хорошо отдохнуть и затем, выстроив роты, повел их в ля-Куртин. Оставшиеся в лагере солдаты вышли нам навстречу и приветствовали криками «ура».

Вечером в ротах и командах был получен приказ за подписью Глобы, которым он отменял на завтра обычные занятия, разрешая солдатам отдых на весь день.

Ля-Куртин зажил по-старому. Аккуратно в семь часов утра мы выстраивались около своих казарм и с песнями шли в поле на занятия.

Захваченные в засадах фельтенские пулеметчики остались у нас в лагере.

Через Краснова мы узнали, что за провал «объединения» полковник Котович поручил от генерала Занкевпча строгий выговор. Это привело полковника в бешенство. Он ежедневно совещался с высшими офицерами, предлагая то один, то другой план усмирения ля-куртинскпх «бунтовщиков». С младшими офицерами он при встрече не здоровался, считая их главными виновниками своего провала.

Генерал Занкевич, как видно, придавал огромное значение «объединительной» затее. Это был его последний козырь. Он имел в виду или уговорить ля-куртинцев добровольно перейти в Фельтен или, в случае неудачи, силой заставить безоружных солдат подчиниться своему начальству.

Грубый, недалекий Котович сорвал осуществление задуманного плана, и снова от Занкевича полетели телеграммы в Петроград на имя Керенского с запросом, что делать дальше, снова он обивал пороги французского военного министерства, добиваясь помощи в укрощении ля-куртинцев.

Ля-куртинский «скверный душок» продолжал жить и распространяться во французской действующей армии. Дело доходило до братания французов с немецкими солдатами.

Французские власти все настойчивее требовали от Керенского немедленно взять обратно в Россию «мятежные» части. Главковерх струсил и, вместо того чтобы приказать отправить нашу дивизию на родину, отдал такое распоряжение генералу Занкевичу: ля-куртинскнй мятеж ликвидировать во что бы то ни стало, не останавливаясь ни перед какими мерами, в помощь взять французскую артиллерию.

Так была решена судьба двенадцати тысяч отборных русских солдат, героев Бремона и Курси, которые добивались перед Временным правительством осуществления их законных прав.

Утром двадцать седьмого августа в бинокли с крыш казарм мы увидели на расположенных вокруг лагеря возвышенностях группы людей. Сначала они показались в одном месте, потом в другом, третьем. Видно было, что они целый день рыли землю.

Поздно вечером, когда было уже совсем темно, среди куртинцев нашлись особенно любопытные. Вооружившись револьверами и ручными гранатами, они вышли посмотреть, что за люди появились в горах и что они там делают.

Охотники вернулись в лагерь на рассвете. Они выяснили, что на возвышенностях находилось большое количество французских солдат, которые рыли окопы и устанавливали в них пулеметы.

Следующей ночью отрядный комитет выслал специальную разведку под руководством члена комитета. Разведчики принесли те же сведения и кроме того добавили, что они слышали в некоторых местах русскую речь.

На заре двадцать девятого августа часовые, охранявшие ля-Куртин, слышали в горах ржание лошадей, крики людей и грохот повозок. Утром часов в семь хорошо было видно, как французские войска спустились с гор и продолжали рыть окопы ближе к нашему лагерю.

Тридцатого августа разведчики привели в отрядный комитет захваченного ими фельтенца. Задержанный сообщил, что все фельтенские солдаты и офицеры находятся в горах, окружающих ля-Куртин. Ближние окопы заняли фельтенцы, за ними, выше, расположились французские части с пулеметами. За горами стоит французская легкая артиллерия. Фельтенцам отдан приказ сидеть в окопах, не обнаруживая своего местонахождения, стрельбы по ля-Куртину без приказания не открывать, но в случае появления «мятежников» около окопов принять бой.

В тот же день в ля-Куртин приехал самокатчик. Он привез приказ за подписью генерала Занкевпча. Всей дивизии предлагалось в течение двадцати четырех часов оставить оружие в казармах и выйти из лагеря по разным дорогам, численностью не более батальона по каждой. В случае неподчинения, говорилось в приказе, лагерь ля-Куртин будет подвергнут артиллерийскому обстрелу.

Этот приказ был оглашен на экстренном совещании председателей полковых и ротных комитетов. Кроме того он был обсужден на общем собрании дивизии.

Не оказалось ни одной роты, которая согласилась бы подчиниться приказу. Решение было одно: оружия не сдавать, из ля-Куртина не выходить. Ответ был передан самокатчику.

В пять часов вечера в лагерь явился новый гонец, верхом на лошади, и привез второй приказ генерала Занкевича. В нем предлагалось ровно через час начать выступление войск по указанному в первом приказе направлению, в противном случае артиллерия откроет огонь по лагерю.

У здания отрядного комитета в это время собралось около двух тысяч солдат. Глоба прочел собравшимся только что полученное приказание Занкевича. Выслушав его, толпа закричала:

– Не пойдем, не пойдем! Пусть стреляют! Всех не перебьют!

Наступило роковое время – шесть часов. Артиллерия молчала. Ля-куртинцы все подходили и подходили к зданию отрядного комитета.

Пробило семь часов. Комитет в полном составе, захватив с собой все дела из канцелярии, ради предосторожности перешел в казарму третьей роты второго особого полка, где и расположился в нижнем этаже.

Разбившись на группы, солдаты оживленно толковали о создавшемся положении.

– Вы думаете, Занкевич откроет огонь! Чорта едва! Французское правительство не разрешит громить дорого стоящие казармы, – говорил одиц солдат.

– Да и Керенский не разрешит расстреливать солдат. Это тебе не царское время, – сказал второй.

– Закройся ты со своим Керенским! – возразил третий.- Одинаковая сволочь – что царь, что Керенский. Нашел защитника !

– Вся надежда на Советы. Это – настоящая наша власть,- рассуждал кто-то. – Вот на днях сказывал один солдат про Ленина, – всю жизнь борется за народ. Царское правительство за это и гоняло его с каторги на каторгу…

– Я слыхал, у Ленина брата царь повесил…

– Значит, у них весь род такой – за народ…