Марина Раку - Музыкальная классика в мифотворчестве советской эпохи

Что касается постановочного канона «Кармен» Бизе, то он, судя по рецензиям, начал утверждаться с середины 1930-х годов. Тогда же оформляется канон исполнения заглавной роли. Этапы его становления связаны с творчеством нескольких выдающихся певиц.

Подлинной легендой уже с 1920-х годов стала Кармен Фатьмы Мухтаровой. Режиссер Н.Н. Боголюбов писал, что ее спектакли поставили его «лицом к лицу с редчайшим феноменом, когда, казалось, сама природа избрала человеческую индивидуальность, чтобы через нее дарить человечеству свои откровения» 565.

Между тем успешный дебют Мухтаровой в Опере Зимина, многократные выступления на ленинградской сцене в 1920-х годах (в том числе в «Кармен» вместе с выдающимися тенорами Н.К. Печковским и Г.М. Нэлеппом) не привели к устойчивой столичной карьере – артистическая жизнь певицы прошла в основном на периферии (Астрахань, Саратов, Свердловск, Харьков, Киев, Одесса, Баку, Тбилиси и др.). С конца 1930-х она стала солисткой Азербайджанского театра оперы и балета в Баку, где 12 ноября 1953 года при огромном стечении публики состоялся ее прощальный спектакль – «Кармен». Рецензия конца 1920-х годов отчасти проливает свет на причины подобной сдержанности:

Новый театральный год Нардом открыл выступлением известной провинциальной оперной артистки Фатьмы Мухтаровой в партии Кармен. Благодарная сценическая внешность, хорошие вокальные средства и драматическая живость исполнения выдвигают Мухтарову в первые ряды наших оперных певиц. Роль Кармен трактуется артисткой в натуралистических тонах. Быть может, в связи с этим в исполнении Мухтаровой замечаются некоторые неточности против партитуры (в частности, «цыганизмы») 566.

Очевидно, что в глазах критики Мухтарова не вписывалась в принятые границы сценического образа. Под излишней натуралистичностью и «цыганизмами» пения могла подразумеваться и ярко выраженная сексуальность ее героини, находившая выражение в самой вокальной манере.

Если исполнение Мухтаровой отличал стихийный темперамент и природная органичность совпадения с персонажем, то образ Кармен у М.П. Максаковой был отделан до мелочей (под руководством супруга – баритона и известного оперного импресарио, режиссера, педагога М.К. Максакова) и, по воспоминаниям очевидцев, шлифовался всю жизнь. Она спела Кармен около 700 раз практически со всеми выдающимися дирижерами своего времени, работавшими в этот период в России 567.

Однако, вспоминая Максакову, режиссер Б.А. Покровский писал о разговоре с Н.С. Головановым, состоявшемся на каком-то прослушивании в Большом театре. Дирижер сказал ему:

Если бы сейчас вошла певица и спела бы нам голосом Максаковой, приняли бы мы ее? Нет! Определили бы, что это не меццо, а сопрано без верхушек, что… Словом, нашли бы сотню минусов! 568

Не опровергая этих, казалось бы, нелестных для певицы замечаний, Покровский констатировал: ее сила – единство художественного комплекса 569. Действительно, само по себе качество голоса Максаковой в записи не впечатляет. Современный слушатель скорее будет ассоциировать его тембр с опереточным репертуаром. Очевидна и его сопрановая природа, о которой говорил Голованов.

В 1930-х годах в этой роли дебютировала постоянная соперница М.П. Максаковой сначала по ЛГАТОБу, затем по ГАБТу – Вера Давыдова. Миниатюрная, подвижная Максакова по своей психофизике была ближе героине Мериме. Давыдова, воплощавшая русский тип статной, почти скульптурной красоты (она была из рода Пожарских), несмотря на княжеское происхождение, всем своим гармоничным обликом отвечала складывающейся моде на образ советской женщины: матери, работницы, друга, верного товарища. Если важнейшими характеристиками сценического рисунка Максаковой в этой роли были «веселость, игра, лукавство» и партнер Максаковой по спектаклю Н.Н. Озеров применительно к ней с удовольствием использует эпитеты «изящно и умно», «логически обоснованно», «разнообразно» 570, то Давыдова, скорее, воплощала душевное здоровье, цельность, внутренне и внешне была более монолитна.

Различными были и звуковые образы. Сопоставляя записи обеих певиц, ощущаешь бóльшую органичность голоса для данной партии и заметно более богатую вокальную природу Давыдовой. Однако с точки зрения особенностей интерпретации поклонники каждой из певиц могут выдвинуть свои доводы в пользу первенства одной из самых известных советских «Кармен». Лукавство, кокетливо проскальзывающие «кошачьи» фразы разнообразят интонационную палитру Максаковой. Вместе с тем общий тон ее монолога серьезен, даже немного суров. Она словно отчитывает Хозе, «недооценивающего» силу любовной страсти. Звуковой облик Кармен Давыдовой более лапидарен и однотонен, но при этом светел. Едва ли не определяющими его чертами становится открытая жизнерадостность, душевное здоровье, оптимизм, приобретающие откровенно «советские» обертоны. Для нее характерно «открытое», так называемое «русское» звукоизвлечение, провоцируемое самим характером фонетики при исполнении на родном языке. «Хабанера» поется ею как будто на улыбке, напоминающей о белозубых героинях советского кинематографа 1930-х. Интерпретация Давыдовой – в полном смысле слова «жизнеутверждающая». Именно с участием Давыдовой в 1937 году была сделана запись спектакля Большого театра 571, хотя в премьерный состав годом ранее вошла Максакова 572. Именно такой женский образ, наделенный коннотациями победной героики, несгибаемости и жизненной силы, закономерно определил атмосферу постановки Большого театра 1945 года 573.

Но, невзирая на очевидные различия индивидуальностей обеих певиц, между ними есть и сходство. Тембр Давыдовой, при наличии действительно полного по объему меццо-сопрано, в данной партии скорее «светлый», «сопрановый». Голос Кармен и у Давыдовой, и у Максаковой облегчается в нижнем регистре, лишаясь важнейшей краски – чувственности. К обеим вполне приложимо замечание:

Неповторимая особенность Максаковой заключалась в очаровании женственности, лишенной даже привкуса секса 574.

Широко известное прозвище «Кармен Петровна», закрепившееся за Максаковой, хорошо иллюстрирует эту характеристику. Невзирая на все различие между обеими актрисами и их героинями, речь шла о рождении некоего нового образа «советской Кармен», сила которой была не в сексуальной притягательности, а в здоровой и жизнерадостной витальности «восходящего класса», как трактовало смысл сюжета советское «слово о музыке».

На этом фоне складывающейся исполнительской манеры поистине «беззаконной кометой» сверкнула Кармен Н.А. Обуховой. Дебютировавшая в партии Кармен поразительно (и непростительно!) поздно (в 1930-м, когда ей было уже 44 года), как умная и опытная артистка она не пыталась зримо воплотить на сцене грани изменчивого образа. Сама фактура не позволяла ей быть на сцене кокетливой или шаловливой, подвижной или чарующе грациозной. И.С. Козловский вспоминал: