Коллектив авторов - Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)

Товарищи! Разве раньше, до постановления ЦК КПСС о школе, могли доходить до школы народнохозяйственные проблемы? Разве мы со старыми взглядами на математику могли бы осуществлять такие дела? Думаю, что нет. Это всем видно.

<���…> Подготовка программистов – это один из путей. Можно готовить специалистов по машинам, различным станкам и т.д., но в первую очередь надо понимать, что для успеха нужна хорошая математическая подготовка. Ею могут овладеть ученики 583.

Однако в других школах аналогичную новацию ввели, кажется, без явного влияния Шварцбурда: идея носилась в воздухе. В Москве директор школы № 2 Владимир Федорович Овчинников в том же 1959 году обратился к директору находившегося недалеко от школы Института точной механики и вычислительной техники Сергею Алексеевичу Лебедеву (1902 – 1974) – одному из основателей советской компьютерной промышленности – с предложением о том, чтобы институт предоставил школьникам возможность проходить производственную практику. Учитель литературы школы № 2 Исаак Семенович Збарский впоследствии вспоминал:

…[Лебедев] выслушал Владимира Федоровича и сказал: «А что, я вас возьму, мне нужно паять платы. Ну, вы напортите какую-то часть, но вы же у меня будете не в плане и, глядишь, для меня что-то сделаете. Я вам устрою цех с музыкой и цветами». И устроил на 2-м этаже школы.

Владимир Федорович первый в Москве дал объявление о наборе по специальности «радиомонтажник». Это, знаете ли, среди всех швей и автослесарей – звучало. И к нам хлынул поток учащихся. Поток сильных учащихся.

А потом, через год, Лебедев сказал: «Знаете, мне еще и программисты нужны. Давайте откроем еще классы по физике и математике».

И пошел второй поток. А когда второй поток пошел, то оказалось, что старые учителя, часть из них, с этими учениками работать не могут. И начался второй отбор, – отбор учителей. Приходили уже такие учителя, которые с этой ученической элитой могли совладать. Так в школе собрались элитные преподаватели.

А когда 2-я школа уже начала греметь по Москве, уже слышалось, что после пушкинского лицея другой такой школы не было, начался третий поток – поток академиков и членов-корреспондентов, которые приходили к Владимиру Федоровичу и просили принять их детей 584.

Н.Н. Константинов рассказывает эту же историю иначе и связывает ее не с изменениями культурного и интеллектуального уровня учеников, а с интересом к этой школе И.М. Гельфанда:

В 1962 году мы набрали [в 7-й школе] первый математический класс. Мы провели собеседование и приняли в класс всех, кого считали нужным. А на следующий год произошло интересное событие. Директор школы был членом райкома партии. Ему приказали ограничить прием евреев. Но признаться нашим математикам, в частности еврею Кронроду, он не мог. И тогда сделал следующее: он стал отказывать в приеме тем поступающим евреям, у кого в дневнике было много замечаний. Одного такого мальчика он зарезал, и это оказался круглый сирота. Он вышел из школы, разревелся, а одна из наших учительниц математики, сотрудница Кронрода в ИТЭФе, увидела мальчика, расспросила, все стало известно. Был крупный скандал. Тогда одним из заместителей министра просвещения был математик Маркушевич. Он издал приказ министра о том, чтобы этих еврейских ребят зачислить в школу. В это время Израиль Моисеевич Гельфанд начал сильно беспокоиться, потому что среди «срезанных» директором 7-й школы был его сын. Гельфанд сразу позвонил во 2-ю школу и договорился о том, чтобы там организовали математические классы. Когда приказ Маркушевича вышел, часть отвергнутых сперва в 7-й школе учеников уже пошли во 2-ю школу. Но 7-я школа продолжала существовать. Так в Москве сложились две компании, которые курировали матшколы: первая – наша, а вторая – та, которая работала во 2-й школе.

Рассказы Збарского и Константинова, безусловно, сходятся в том, что во 2-й школе до начала ее математической специализации явно существовали какие-то значимые предпосылки, которые заставили Овчинникова начать набирать «сильных» преподавателей, а Гельфанда – предложить Овчинникову свои услуги.

В 52-й школе программистские классы открыли на базе Вычислительного центра МГУ (ВЦ МГУ) и АН СССР. В школе стало, таким образом, пять девятых классов, из них математическими и «подведомственными» ВЦ были «А» и «В», «Б» был прикреплен к АН СССР, класс «Г» был физическим, а «Д» – музыкальным. Всю эту структуру, насколько можно судить, придумал и организовал тогдашний директор школы Александр Николаевич Склянкин 585.

Примерно тогда же в Ленинграде директор школы № 38 Григорий Ильич Гугнин предложил, чтобы ее «шефским учреждением» стал физический факультет Ленинградского университета и ученики получали на «производственном труде» специализацию «лаборант-физик». Формально школа после этого приобрела «физический уклон», но в реальности – физико-математический, так как в ней уже тогда работал один из лучших преподавателей математики Ленинграда Арон Рувимович Майзелис (1921 – 2005), стремившийся прививать школьникам навыки парадоксального, нешаблонного мышления 586.

Открытие программистско-математических классов не только привлекло внимание ко всем четырем школам, но и изменило их статус. Если до 1959 года школа № 425 была известна в московских интеллигентских кругах как школа, где работает блестящий учитель математики Шварцбурд, то после открытия классов программистов во все три школы устремились подростки, которые рассчитывали на более высокий уровень преподавания, на приобретение интеллектуальной и осмысленной профессии (или, по крайней мере, базовых навыков этой профессии) и на дружественное социальное окружение.

Уже на этом этапе можно было заметить, что математическое, программистское или физическое обучение в этих школах попадало в разный контекст и приобретало разные педагогические функции. В школе № 425 (впоследствии она стала школой № 444) в центре внимания была именно и прежде всего математика, преподаваемая новаторски, с особым вниманием к ее логическим и языковым аспектам 587.

В школе № 2 будущих радиотехников и программистов учил литературе Исаак Збарский, немедленно после основания школы – в 1957 году – организовавший в школе Литературно-театральный кружок (ЛТК) и начавший ставить пьесы с участием учеников. Первой его постановкой, показанной в феврале 1958 года, стала очень популярная в то время пьеса Бориса Горбатова «Юность отцов» (1943) – о поколении революции и о его связи с поколением, чья молодость пришлась на Вторую мировую войну. В составленном тогда же Уставе ЛТК Збарский писал – с явной оглядкой на шедшую тогда дискуссию «физиков и лириков» 588: «Наша формула: “физик” + “лирик” = человек будущего» 589. Таким образом, школьный театр был объявлен методом воспитания человека будущего – но эффективным это воспитание должно было оказаться именно во взаимодействии с «физикой», то есть с открытым в школе обучением математиков-программистов. Иначе говоря, в школе № 2 с самого начала внедрение преподавания программирования и «новой» математики происходило в контексте педагогической утопии.