Игорь Дмитриев - Упрямый Галилей

Поскольку текст протокола допроса уже неоднократно публиковался 1175, я остановлюсь далее только на наиболее значимых моментах.

В начале допроса Галилея спросили, был ли он в Риме в 1616 году, и если был, то по какому поводу (« et qua occasione »). На это тосканец ответил, что был в Вечном городе несколько раз: на втором году понтификата папы Урбана VIII, а затем три года тому назад по поводу издания своей книги, поскольку очень хотел ее напечатать (« per occasione ch’io volevo dar il mio libro alle stampe »). Но Макулано спрашивал не о том occasione , его интересовало другое – зачем Галилей прибыл в Рим в 1616 году. Впрочем, Галилей тут же поясняет, что тогда, в 1616 году, он услышал, что взгляды Коперника вызывают возражения. Тогда он прибыл в Рим, чтобы убедиться, что держится католических взглядов (« l’opinioni sante e cattoliche »). А еще он хотел узнать, как подобает относиться к гелиоцентрической теории. И далее Галилей рассказал, что он встречался с пятью кардиналами, входившими тогда в Конгрегацию инквизиции, – Беллармино, Бонси, Галамини, Таверной и Чентини – и много беседовал с ними о книге Коперника по их просьбе, потому что книга эта весьма трудна, и они просили его помочь им разобраться в ее содержании. После чего Галилей изложил следователю Макулано и прокурору порядок расположения небесных сфер по Копернику 1176. На этом научно-просветительская часть общения Галилео с клерками инквизиции завершилась. Замечу, что из пяти названных тосканцем кардиналов в живых в 1633 году оставалось только двое – Галамини и Чентини, но они к тому времени уже не представляли для Галилея серьезной опасности. И кроме того, нет никаких данных, что Галилей в 1616 году действительно встречался с названными прелатами для обсуждения коперниканских идей.

Макулано выслушал все это молча, а потом поинтересовался, чем же закончилось дело. Галилей ответил, что «касательно спора, состоявшегося по поводу <���…> мнения о неподвижности Солнца и движении Земли, Святая Конгрегация Индекса определила, что это мнение, принятое в абсолютном смысле ( assolutamente presa ), противоречит Священному Писанию, и оно должно приниматься лишь ex suppositione (предположительно), как это и делал Коперник» 1177. И далее Галилей сказал:

Его высокопреосвященство (кардинал Беллармино. – И.Д .) знал, что я также рассматриваю это мнение ex suppositione , то есть так, как его придерживался сам Коперник, и вы можете это видеть из ответа того же синьора кардинала на письмо отца-магистра Паоло Антонио Фоскарини, провинциала [ордена] кармелитов. У меня есть копия этого ответа, и там можно найти такие слова: «мне кажется, Вы, Ваше Преподобие, и синьор Галилей поступаете предусмотрительно, довольствуясь тем, что говорите ex suppositione , а не абсолютно». Это письмо названного синьора кардинала датировано 12 апреля 1615 года. Более того, он говорил мне, что в противном случае, то есть рассуждая абсолютно, нельзя ни придерживаться сего мнения, ни защищать его ( non si doveva né tenere, né difendere ) 1178.

Итак, Галилей начал с того, что позиционировал себя сторонником весьма сдержанного подхода к теории Коперника, трактующим гелиоцентризм исключительно как предположение, облегчающее расчеты и «спасающее явления», фактически как гипотезу в инструменталистском смысле этого слова. Он не придерживался и не защищал гелиоцентризм как физическую истину (« assolutamente »), а потому он и кардинал Беллармино были в своем отношении к гелиоцентрическому учению единомышленниками.

Тогда Макулано, перед которым лежал текст предписания, сделанного Галилею в феврале 1616 года комиссаром Сегицци 1179, попросил обвиняемого поподробнее рассказать, какое именно решение было принято в феврале 1616 года. На это Галилей заявил:

В феврале 1616 года синьор кардинал Беллармино сказал мне, что, поскольку мнение Коперника, понятое абсолютно, противоречит Священному Писанию, его нельзя ни придерживаться, ни защищать, но оно может приниматься и излагаться ex suppositione . В согласии со сказанным я сохранил уведомление ( attestato ), составленное самим кардиналом Беллармино, датированное 26 мая 1616 года, в котором он говорит, что воззрение Коперника, как противоречащее Священному Писанию, нельзя ни разделять, ни защищать. Копия уведомления у меня имеется, вот она 1180.

Галилей сделал, как ему казалось, сильный ход – предъявленное им письмо Беллармино противоречило неподписанному и нотариально не заверенному документу с текстом предписания комиссара Сегицци. Это был рассчитанный ход, поскольку Галилей заранее знал о том, что трибунал располагает документом, касающимся событий февраля 1616 года, о чем, в частности, свидетельствует следующий фрагмент из донесения Никколини Чьоли от 27 февраля 1633 года:

Хотя я не могу в точности сказать, в каком состоянии находится дело Галилея и как будут развиваться события далее, но из того, что мне удалось разузнать, ясно одно – по-видимому, наибольшее затруднение состоит в том, что в 1616 году, как заявляют эти синьоры (то есть информаторы посла. – И.Д .), Галилей получил предписание не обсуждать и не рассматривать это мнение (то есть теорию Коперника. – И.Д .). Однако он [Галилей] сказал, что приказ был сформулирован иначе – он не должен поддерживать и защищать это мнение, и он полагает, что он сможет оправдаться, поскольку его книга не свидетельствует о том, что он поддерживает или защищает это мнение, в ней не предлагается никакого решения вопроса, а только представлены доводы с обеих сторон ( hinc inde ) 1181.

Однако Галилей переоценил силу своего « secret weapon » 1182, как, на мой взгляд, и многие его биографы, которые полагают, что несоответствие между письмом Беллармино Галилею (согласно которому ученому запрещалось защищать коперниканское учение и придерживаться его, но дозволялось, по умолчанию, его обсуждать) и более жестким предписанием комиссара Сегицци (этого учения «не придерживаться, не преподавать и не защищать никоим образом, ни письменно, ни устно ( nec eam de caetero, quovis modo, teneat, doceat aut defendat, verbo aut scriptis ») поставило следствие в тупик, тем более что документ, в котором говорилось о предписании Сегицци, не был подписан ни свидетелями, ни нотариусом. К примеру, по мнению Р. Блэквелла, Макулано после первого допроса Галилея «вероятно, плохо спал несколько следующих ночей» 1183. Вряд ли это так.

Прежде всего следует остановиться на формальном обстоятельстве, обычно отмечаемом историками, – на отсутствии указанных выше подписей в официальном протоколе, имевшемся в распоряжении Макулано. Могло ли их отсутствие заставить фра Винченцо усомниться в подлинности лежащего перед ним документа или по крайней мере в его юридической значимости? Не думаю. То, что документ не подписан и нотариально не заверен, могло вообще не играть для трибунала никакой роли, поскольку судьям довольно часто приходилось иметь дело с документами, не оформленными должным образом и относящимися к категории imbreviatura (составленными в сокращенной форме). Imbreviatura , или, другое название, matrix, seu originale instrumenti (термин matrix означает в данном случае подлинный набросок документа), отличается от окончательно отредактированного текста и может не включать подписи свидетелей и нотариуса. Большинство документов, содержащихся в архивах инквизиции, относятся именно к категории imbreviatura , и, как заметил Ф. Беретта, «подлинность такого документа гарантировалась тем, что он был составлен нотариусом» 1184, который расписывался на папке с соответствующими документами 1185. Причем наброски ( imbreviatura ) и «окончательные» документы со всеми нужными подписями хранились отдельно друг от друга: первые – в томах Decreta , вторые – в Libri extensorum , которые, к сожалению, были утеряны во время перевозки архива инквизиции в Париж по приказу Наполеона I (Приложение V). Разумеется, окончательная форма обсуждаемого документа могла вообще никогда не существовать, поскольку в ней не было необходимости (ведь никаких публичных заявлений об увещании не делалось, процедура была секретной), но в любом случае отсутствие подписей свидетелей и нотариуса вряд ли могло смутить Макулано 1186.