Рустем Юнусов - То ли свет, то ли тьма

– И об этом есть запись в истории? – спрашиваю я.

– Сам видел. С его слов записала лечащий врач. Понимая, что дело пахнет керосином, она, надо полагать, дала ему историю на подпись, и ему некуда было деться – расписался. Дозировку преднизолона не увеличили, продолжили прием антибиотиков.

– А твою запись в истории они не видели?

– Проигнорировали. Дальше – больше: краснота пошла вверх, язва быстро стала увеличиваться.

– Раз лечение не помогает, они должны были созвать консилиум, пригласить тебя, дерматолога, инфекциониста. Рожистое воспаление кожи – это их стезя.

– По логике – да. Но у нас ведь как: раз шеф больную посмотрел, то остальным – нечего соваться. У всех к тому же психология мужика, для которого пока гром не грянет, он не перекрестится. В считанные дни краснота дошла до бедра. Созвали консилиум. Опять же не пригласили меня. Из терапевтов был Саяр Файзыллович и три хирурга: заместитель главного врача по хирургии, заведующий отделением гнойной хирургии и доцент, консультирующий гнойную хирургию.

– А заведующий кардиоревматологическим отделением Рифкат Джаудатович?

– Был, но он ведь в таких вопросах как китайский болванчик.

– Волчанка от хирургии отстоит очень далеко. Хирурги в ней ничего не смыслят. А шеф, надо полагать, обо всем знал, но специально не принял участие в консилиуме. Он избегает ситуаций, где нужно брать ответственность на себя. Профессора у нас прежде всего дипломаты, – сказал я.

– Саяр Файзыллович хирургам сказал, что у больной гангрена конечности, а волчанка здесь ни при чем. Хирурги возражать не стали. После консилиума доктора поговорили с матерью больной, получили от нее согласие на операцию, отвезли девушку в операционную и, чтобы краснота не распространялась дальше, ампутировали ей ногу по бедро. После операции, когда мать и дочь осознали, что же произошло, то с ними была истерика.

– Если бы этот случай произошел в одной из европейских клиник или в США, то родственники бы подали на докторов в суд и отсудили бы кругленькую сумму, а у нашего шефа и Саяра Файзылловича, возможно бы вдобавок ко всему и отобрали врачебный диплом.

– Наверняка. Они даже не предприняли попытки спасти ногу. Раз не было отклика на антибиотики и вокруг трофической язвы стала распространяться краснота, знать, это не рожа. Нужно было пересмотреть диагноз, и назначить на фоне антибиотиков большие дозы преднизолона. А хирургам что: им сказали, что это не от волчанки, и они, недолго думая, отрезали ногу. И, что характерно, после операции температура у больной не спала. Все равно пришлось идти на высокие дозы преднизолона. Только ноги-то уж нет! Я думаю, и шеф, и Саяр Файзыллович впоследствии осознали, что произошло, да близко локоть, а не достанешь.

– А как вел себя в дальнейшем шеф? Как ко всему этому отнеслись в отделении доктора? – спросил я.

– Все спустили на тормозах. На пятиминутке больную не обсуждали. Для большинства наших докторов, главное – заполнить историю болезни. От этой работы они уже давно отупели. Никто и не задавал себе вопросов: почему и отчего это произошло. Правда, одна наша умная девушка-ординатор спросила у меня: можно ли было спасти ногу? Когда я ей пояснил что к чему, у нее стали круглыми глаза. Поступила ведь в клинику больная с трофической язвой размером с пятак! Как случай ни поверни – никаких оправданий! Шеф, понимая, что от матери и родственников больной может быть жалоба, несколько раз подходил к матери и проводил с ней профилактические беседы.

Кстати сказать, при повторных госпитализациях шеф к больной уже не подходил. К сожалению, у шефа и Саяра Файзылловича это не первый завальный случай. У того и другого – тяжелая рука, а между тем оба они, что удивляет Салавата Зарифовича и меня, в корифеях ходят среди докторов. Секрет их авторитета прост: берут позой.

– У Саяра Файзылловича, – продолжил я, – мозг, как у столетней щуки, уже давно порос мхом. Помню, хоть это и было давно, такой случай. Поступает в кардиоревматологическое отделение РКБ больная – молодая девушка с кафедры ЛОР-болезней. Она после школы не поступила в мединститут и устроилась на кафедру лаборанткой. В анамнезе у нее ревматический порок сердца. На данный момент заболевание началось с подъема температуры до тридцати девяти, были небольшие боли в суставах. Лечащий врач, только что окончившая институт ординатор, показала больную Саяру Файзылловичу. Он, недолго думая, расценил случай как обострение ревматизма. На самом же деле у больной был инфекционный эндокардит. Назначил преднизолон. Было это в пятницу, а в воскресенье возник рецидивирующий тромбоэмболический синдром в сосуды головного мозга. Вначале больная ослепла, а во вторник скончалась.

– На фоне гормональной терапии произошло обострение инфекции. Случай, кстати сказать, в диагностическом плане банальный, – заметил Салават Зарифович.

– Что и говорить, если к тому же учесть известное правило, что всякая лихорадка, возникшая на фоне порока сердца, должна в первую очередь рассматриваться как проявление инфекционного эндокардита. Больная умерла, и концы в воду. А тогда у нас было заведено: каждый летальный случай обсуждался на пятиминутке. Шеф, разумеется, чтобы не было огласки, случай на обсуждение выносить не стал.

– Это его тактика. У нас прилюдно, в том числе и по первому каналу в программе Елены Малышевой обсуждается только то, что смотрится хорошо, и при этом никто не скупится на комплементы.

– А я на другой день подхожу к шефу и говорю: случай следует обсудить на пятиминутке, поставить все точки над и, иначе он обрастет слухами. Шеф, видимо, подумал, что я при обсуждении выступлю и сглажу углы, а я при обсуждении сказал Саяру правду-матку в глаза, только все с него – как с гуся вода, прикинулся шлангом. А лечащий врач-ординатор встала, хотела что-то сказать, но не выдержала, разрыдалась и с пятиминутки убежала. После этого случая шеф по-иному стал смотреть на меня. Он окончательно решил, что я не его поля ягода, в наших отношениях возник зазор, и с каждым годом после этого случая наши отношения все более и более ухудшались. Для таких людей, как наш шеф, добро, обличающее людей во зле, совершенно искренно принимается ими за зло, а милосердие, смирение, любовь представляется им чем-то противным, возмутительным.

– К тому же он по жизни игрок, который привык всех обыгрывать фальшивыми картами.

Во второй половине мая практические занятия закончились. До государственных экзаменов – почти три недели. По циклу пульмонологии у меня более тридцати студентов не сдали зачет. Большинство же преподавателей, не утруждая себя лишней неоплачиваемой и неблагодарной работой, давно уже оставили свой автограф у них в зачетках.