Евгений Рудашевский - Намаскар: здравствуй и прощай (заметки путевые о приключениях и мыслях, в Индии случившихся)

Столь тесные заросли устроились за перилами, что невозможно понять ни глубину их, ни даль; в сторону тут не удалось бы отойти даже на метр. И всё трещит там кто-то, щёлкает, свистит. В иных местах джунгли вступили на лестницу – нависшими ветками, корнями.

Деревья все по влажности постоянной мхом обросли (словно водорослями) – таким густым, что свешивается он с веток зелёными мочалами. От установленной в пути трансформаторной будки треск электрический разносится непрестанно.

День начался светлый, но видимость ещё долго была скудной – пока не спустились мы окончательно из облака.

Ступени все разной высоты и ширины, отчего не удаётся ритм подобрать удобный.

Если остановиться и расслабить ноги – они заходятся дрожью.

Рассматривали домики для паломников. На стене одного из них обнаружили надпись «За ВДВ».

Несколько раз смутили нас неожиданные тропки, в джунгли отходящие. Мы не знали их цели, но проверить сейчас не решались из-за усталости…

Дыхание ровное, но колючее. Ноги большие, густые. Вниз. Вниз…

В комнату нашу возвратились к 10:15. К пробуждению в 15:00 такое раздулось вокруг глаза Олиного, что опасаться нужно было инфекции опасной. Назначила себе Оля антибиотик широкого действия.

Многое случилось в эти недели; сейчас – только экватор путешествия, значит, не меньше случится в дни последующие. Усталости – ни физической, ни моральной – не знаю. Я ещё не насытился.

(Канди с XVI века был столицей острова; оставался царством независимым, даже когда голландцы колонией своей объявили всё побережье.)

Выехали из Далхуси в 9:20 – в Хэттон (других автобусных направлений в эту пору нет).

Олино тело из-за усталости фортеля выдаёт безостановочно. Усугубился глаз; к нему кашель и тяжесть в горле пришли – от дыхания частого в облаке холодном. Кажется мне, что Оля в темпе нашем истощилась. Не ждал я таких слабостей, после поездки прошлогодней по Средней Азии уверен был в крепости Олиного здоровья. «Я всё вперёд и вперёд шагал, слушая песни, что ветер слагал. Шагал, познавая мечты и тревоги, охваченный радостью дальней дороги… А ты свернула. Сошла с пути. Ты стоишь недвижно, не в силах идти…» {33} (Рабиндранат Тагор).

Проезд до Хэттона выдался любопытным, весёлым. Автобус горный ветхим был, изржавелым, что, однако, не мешало водителю повороты нескончаемые в резкости проходить – так, что надвисали мы над чайными склонами.

Ехать пришлось стоя. Рюкзаки укреплены были к водительскому креслу. Держаться от наклонов дорожных двумя руками приходилось, и в непривычке к эквилибристике подобной долго был я неловок – расплатиться не мог с кондуктором (33 рубля за двоих). Радости мне добавлялось от того, что стоял я возле двери открытой (не закрывалась она нарочно), и спрыгивали в неё пассажиры одни, а другие запрыгивали (будто слабы у автобуса тормоза для полной остановки – он лишь приостанавливался, взвизгивая, вскрипывая).

Проезжали мы сёла, городишки горные, но цивилизованные вполне. И дорога протянулась в 1,5 часа. Узнал я, насколько мягче бывает поездка стоячая в автобусе в сравнении с поездкой сидячей в машине легковой, где повороты все к тошноте зовут настойчиво.

От Маскелии встали к нам пассажиры сломавшегося автобуса, и теснота получилась исключительная.

В Хэттоне был часовой отдых. В печали рассматривал я Олин глаз. Опухоль вокруг него посинела, боли приносила жгучие. Веко опускать приходилось пальцами. Оля теперь не снимала очки тёмные – прятала болячку от пыли и внимания людей.

В 13:00 выехали из Хэттона и через два с половиной часа сидели уже в гостинице в Канди – столице горного Цейлона, в центре острова. Об этом месте, надо полагать, указано в Рамаяне: «Ланка, столица царства Раваны, была городом дворцов, храмов и садов; её дома, улицы и крепостные стены были богато украшены разнообразными предметами роскоши, попавшими в руки Раваны во время его несчётных походов. Нарядная одежда и поведение жителей свидетельствовали о благосостоянии властителя страны. В городе постоянно слышалась музыка, повсюду раздавались гимны и песни, прославлявшие Равану. И посреди всего этого великолепия сверкал, как бриллиант, дворец Раваны, тщательно охраняемый ракшасами [31] . В залах дворца едва хватало места для дорогих безделок и реликвий, напоминавших о победах Раваны, а его собственные покои утопали в золоте и драгоценных камнях» {34} . О демонах прошлого напоминают теперь лишь малые скульптуры на старых храмах. Сейчас индусам и буддистам указана здесь святость; дворцы Будде отданы.

Комнату выбрали мы просторную, чистую. Вся грязь получилась от нас самих. Вещи многие нестираны были или недосушены (из-за частых переездов и влаги), а потому запахи издавали скверные. Кроме того, от рюкзаков наших разбежалось два длинных атлетичных таракана – мы их привезли из Далхуси: одного в пакете с шампунем, другого – в аптечке.

Центр города здесь, как и в Бхубанешваре, устроен вокруг озера с островом посередине, но в Канди туризм объявлен несравнимо явственнее – по берегам всем рассыпаны гостевые дома, отели, среди которых есть дорогие – в них, за изгородью, подле бассейна лежат на топчанах белые тела.

День в номере нашем – 950 рублей; цена эта не от удобств, но от вида за стеклянной стеной (на озеро).

В отеле нашем объявлена опасность от обезьян; они (по рассеянности постояльцев) в окошко забраться могут и – хвать, что приглянулось; поймать не сможет ни один полицейский.

Вообще животных, в свободе пребывающих, много нашлось по Канди. Спустившись к озеру для прогулки, обнаружили мы нечто, нам непривычное для центра большого города. На опрокинутом в воду стволе почивал толстый линяющий варан, которого Оля поначалу сочла крокодилом. Подле него по веткам, к озеру притопленым, лежали черепахи, сидели вороны. На соседнем деревце (так же в воду опрокинутом) лежал варан молоденький; по частым веткам сидели бакланы и чёрные диковинные птицы с длинной, гнущейся шеей. Сидели они молча, от бездвижности отвлекались лишь для того, чтобы наклониться вперёд, приподнять хвост и сплюнуть плотной струёй фекалий. В стороне, по берегу, стояли цапли, толстый пеликан. Ещё дальше в окружении голубей сидела на камнях обезьяна. Зверинец этот устроен был естественно – без ограждений и крыльев подрезанных. Когда я к варану спустился – для лучшей фотографии, некому было меня окрикнуть – напугать или облагоразумить. Варан в беспокойстве начал оглядываться ко мне; тревожить его бо́льшей близостью я не захотел.

В дальнейшей прогулке встречали мы птиц разнообразных, названия которым не знали. Варанчика видели, к берегу подплывавшего и чёрный жгут языка высовывавшего. В озере плыли местные утки-Несси – голову на шее длинной выставившие, а тело для неопознанности в воде спрятавшие.