Владимир Лакшин - Солженицын и колесо истории

«В этой повести народ сам от себя заговорил, язык совершенно натуральный». Говорил еще о познавательном эффекте хорошей литературы – из «Солженцева» можно узнать, как течет весь день зэка, что едят и пьют в лагере и т. п. Но это было уже мелковато. «Голубчик, почему бы ему ко мне не приехать? Ведь, кажется, он был у Ахматовой? Так приведите его ко мне».

Как-то недавно Маршак целый вечер рассказывал мне о Горьком: о своем знакомстве с ним на даче Стасова, о расхождении потом и о поддержке Горьким их дела – ленинградской редакции Детиздата. «Горький умел очаровывать. Он высасывал из человека все и потом охладевал к нему».

«Расскажите, что делается в журнале, – просил Маршак. – Году в 1938-м или 39-м мы мечтали с Твардовским завести свой журнал. Как я теперь понимаю, это должен был быть «Новый мир»… Журнал надо вести так, чтобы каждый его раздел мог вырасти в отдельный журнал».

В ближайшие дни после выхода в свет № 11 состоялся очередной Пленум ЦК. У типографии запросили 2200 экземпляров журнала, чтобы продавать его в киосках на Пленуме.

Кто-то пошутил: «Они же доклад обсуждать не будут, все «Ивана Денисовича» будут читать». Ажиотаж страшный, журнал рвут из рук, в библиотеках с утра на него очереди.

<���…>

Материалы № 12 ж. «Новый мир».<���…>

Приблизительно около l1 ч. дня позвонил секретарь редакции журнала т. Закс и сообщил мне о том, что Твардовскому звонил т. Поликарпов [48]и выражал согласие со стороны ЦК КПСС на отпечатание дополнительно 25000 экземпляров № 11 журнала «Новый мир».

Немедленно доложил об этом начальнику отдела(т?) Семеновой, а она, в свою очередь, доложила в моем присутствии по телефону т. Романову.

Затем я получил разъяснение: «Относительно согласия ЦК КПСС, данного т. Поликарповым, – это дело редакции, указывать дополнительный тираж 25000 в выходных данных – это тоже дело редакции. Проверка разрешения ЦК КПСС относительно дополнительного тиража 25000 будет произведена.

Анонс о предстоящем опубликовании в № 1 (1963 г.) рассказов А. Солженицына – это также дело редакции.

Все эти моменты мною так и были разъяснены тов. Заксу.

<���…>

Конец ноября 1962

Был вечерок у Закса на Аэропортовской улице. Сидели тесно на кухоньке.

Твардовский рассказал мне, что Солженицын был у него на днях [49], привез новый рассказ о войне. Когда он говорил об этом, даже глаза жмурил от удовольствия. Александр Трифонович просто влюблен, все время твердит: «Какой это парень! Он отлично всему знает цену. Поразительно, как это у себя в провинции он так точно чувствует, что добро, а что недобро в литературной жизни». Сошлись они на отношении к последним сочинениям Паустовского, на которого Александр Трифонович все еще досадует. Трифоныча привело в восторг, что Солженицын сказал о «Броске на юг» почти теми словами, что он сам: «Я думал, это будет гражданская война, бои с Врангелем, захват Крыма, а оказывается, это автор бросился из Москвы в одесские кабаки и на пляжи».

Поразил Солженицын еще вот чем – когда он был у Твардовского, принесли газету со статьей Симонова о нем. Он глянул мельком и говорит: «Ну, это я потом прочту, давайте лучше поговорим». Александр Трифонович удивился: «Но как же? Это же впервые о вас пишут в газете, а вас вроде бы даже не интересует?» (Твардовский даже кокетство углядел в этом.) А Солженицын: «Нет, обо мне и раньше писали, в рязанской газете, когда моя команда завоевала первенство по велосипеду».

Солженицын сказал Твардовскому: «Я понимаю, что времени мне терять нельзя. Надо браться за что-то большое».

Новый его рассказ Твардовский хвалит, но читать пока не дает. «Там есть кое-какие заусеницы. Надо их подубрать».

Отцовское чувство Александра Трифоновича задел Д., который встретил его на лестнице в Союзе писателей и спросил: «Ну как, будете печатать новый рассказ Солженицына?» – «А вы откуда о нем знаете?» – «У Солженицына в Москве есть друзья», – задорно сказал Д.

«Я-то думал, что его главные друзья в «Новом мире», – сокрушался Александр Трифонович, – а выходит, что мы зажимщики, цензоры, а друзья – это Копелев с компанией.

Про Л. Копелева, о котором многие говорят как о первооткрывателе «Ивана Денисовича», Солженицын рассказал Твардовскому, что тот заметил ему, прочитав впервые повесть в рукописи, о сцене работ зэков – «это в духе соц. реализма». А о втором рассказе – «Не стоит село без праведника»: «Ну знаешь, это образец того, как не надо писать». Копелев держал у себя рукопись чуть не год, не решаясь передать ее Твардовскому. А потом, после настояний Солженицына, отдал ее как самотек в отдел прозы. «Ко мне зашел с каким-то пустым вопросом, а об этом, главном, не сказал», – удивлялся, сгорая от досады и ревности, А.Т. Ему передала рукопись А.С. Берзер.

24. XI. 1962

Александр Трифонович сказал, передавая мне рассказы Солженицына: «Посмотрите внимательно перед обсуждением. Но впрочем, вам остались мелкие камушки, булыжники я оттуда уже повыкидывал».

Прочитал Твардовский и пьесу Солженицына («Свеча на ветру») и сказал ему: «Теперь вы можете оценить мою искренность – пьесу я печатать не советую».

«Я думаю поговорить о ней еще со специалистом-режиссером», – ответил Солженицын. «Но ведь он скажет «великолепно», – парировал Твардовский, – втянет вас в колесо поправок, переделок, дополнений и т. п.».

В «Новый мир» хлынул поток «лагерных» рукописей не всегда высокого уровня. Принес свои стихи В. Боков, потом какой-то Генкин. «Как бы нам не пришлось переименовать наш журнал в «Каторгу и ссылку»«, – пошутил я, и Твардовский на всех перекрестках повторяет эту шутку.

«Сейчас все доброе к нам поплывет, – говорит Твардовский, – но и столько конъюнктурной мути, грязи начинает прибивать к «Новому миру», надо нам быть осмотрительнее».

24-го вечером пировали в ресторане «Арагви» нашу победу. Подняв бокал за Солженицына, следующий тост Александр Трифонович произнес за Хрущева. «В нашей среде не принято пить за руководителей, и я испытывал бы некоторую неловкость, если бы сделал это просто так, из верноподданнических чувств. Но, думаю, все согласятся, что у нас есть сейчас настоящий повод выпить за здоровье Никиты Сергеевича».

26. XI. 1962

Утром в редакции обсуждение двух рассказов Солженицына.

Солженицын очень туго шел на поправки, предлагавшиеся, впрочем, членами редколлегии довольно осторожно, бережно. «У нас новый Маршачок», – сердился Александр Трифонович на его упрямство.

Первый рассказ все дружно хвалили. Твардовский предложил назвать его «Матренин двор» вместо «Не стоит село без праведника». «Название не должно быть таким назидательным», – аргументировал Александр Трифонович.