Юрий Колесников - Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки

Это был «великий квартет», состоявший из опытных оперативников: генерал-лейтенант Павел Судоплатов, его первый заместитель генерал-майор Наум Эйтингон [32], заместитель полковник Яков Серебрянский и начальник отдела полковник Михаил Маклярский.

Котельников оказался в положении посаженного на горячую сковороду. Ему пришлось отвечать на множество по сути закономерных, но в то время казавшихся ему странными, вопросов, доказывать свою правоту и обосновывать её. Было крайне нелегко, но он старался на конкретных фактах показывать, как на его глазах развивалась сёминская авантюра. Не преминул высказать и своё мнение, касавшееся стиля работы начальника разведки, его связи с вызывавшей серьёзные подозрения своей деятельностью парашютисткой Татьяной Сиротиной. Чем глубже руководство управления вникало в изложенные Котельниковым факты, тем больше приходило к выводу, что Сёмин затеял опасную интригу, если не сказать хуже.

Судоплатов сформулировал своё отношение к Сёмину кратко: «незадачливый липач». И тут же приказал немедленно отозвать его в Москву:

– Если к белорусским партизанам вылеты завершились, послать за ним самолёт специально!

Сидевший в стороне от стола Серебрянский, уловив настораживающий взгляд Котельникова, тут же отреагировал:

– Кажется, у старшего лейтенанта есть по этому поводу какое-то соображение.

– Что у вас, Котельников? – спросил Судоплатов.

– Думаю, просто так, без серьёзного и убедительного повода вызывать его в Москву нельзя. Тем более сразу после моего прибытия сюда.

Судоплатов сощурил глаза, перебил:

– Хотите сказать… он способен выкинуть ещё какой-нибудь номер?

– Можно предположить, что это будет последний, – спокойно ответил Котельников.

– Эту возможность мы предусматриваем, – подтвердил Судоплатов. – Но нельзя откладывать его вызов. Дело и без того преступно затянулось.

Во вражеском тылу предупреждённые заранее радисты бригады осназа во время передачи ночной сводки Совинформбюро услышали указ «О награждении орденом Красной Звезды товарища С. – начальника разведки энского подразделения, за успехи, достигнутые на незримом фронте в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками и их пособниками».

Поздно ночью о переданном московским радио сообщении командир взвода связи Панкратов доложил комбригу Шмакову. Сёмина в штабе не было. Он давно поселился в землянке армейской радистки Тани. Туда побежал начальник штаба Белов сообщить радостную весть.

На исходе следующего дня радистами была принята радиограмма, в которой один из заместителей руководителя управления наркомата поздравил Сергея Георгиевича Сёмина с высокой наградой и пожелал «дальнейших успехов в борьбе с врагами Родины».

В другой радиограмме начальник отдела управления, указав на обстановку на фронте в связи с освобождением Орла и более полусотни населённых пунктов, потребовал от Сёмина «срочно подготовить конкретные предложения руководству наркомата для принятия эффективных мер по усилению разведывательно-диверсионной деятельности в тылу отступивших войск противника». Депеша заканчивалась «пожеланиями новых успехов в дальнейшей практической деятельности».

Обо всём этом Котельников не знал. Но из поступившего для него сообщения старшей радистки Соловьёвой узнал о том, что парашютистка Таня, кроме штаба армии, поддерживает регулярную радиосвязь ещё с кем-то. Для этого она выходит в эфир каждое 1-е, 11-е и 21-е число в одно и то же время, вслед за окончанием радиосвязи с разведотделом штаба армии. Ровно через десять минут. Сеансы она проводит на той же волне 54 метра, но с разными позывными: со штабом армии «KLC», а с неустановленным корреспондентом «SZ» также на международном «Q» коде.

Подключившись к прослушиванию работы Тани во время второго сеанса связи, Галя удивилась, что она «отстучала» короткий, не более пяти-семи секунд, позывной без обычной настройки и подтверждения готовности начала передачи радиограммы, а затем и приёма.

Завершался сеанс связи без передачи и, естественно, без получения традиционной «квитанции». Подобная тактика явно диктовалась необычайной торопливостью и осторожностью, проявляемой Таней, что подтверждало серьёзность выводов.

Соловьёва привела перехваченные ею две цифровые радиограммы, переданные Таней с позывным «SZ».

Завертелась машина службы Валентина Павловича Покровского, отвечавшего в Управлении разведки и диверсий за радиосвязь с нелегалами. На повестке дня – дешифровка двух перехваченных радиограмм.

Котельников был озадачен и одновременно обрадован сообщением Соловьёвой. Он раздумывал об этом, когда в одно раннее утро раздался телефонный звонок. Из наркомата сообщили, что два часа назад в Москву прилетел Сёмин, поэтому Котельникову приказывалось оставаться в своём номере гостиницы и никуда из него не выходить. О дальнейшем ему будет сообщено дополнительно.

После того как старшая радистка Соловьёва поделилась с Котельниковым подозрениями относительно явно скрываемой Таней посторонней связи, перед отбытием в Москву он сказал ей:

– Поскольку передатчик рации Таньки во время сеанса связи находится на расстоянии нескольких десятков метров от твоей рации, обладающей достаточно большой чувствительностью, то нетрудно будет по обычным хлопкам, раздающимся в наушниках, настроиться на более чёткую слышимость и тем самым определить волну, на которой работает её передатчик. Установив таким образом метраж волны, можно будет следить за всем процессом её передачи в эфир. И, кончено, записывать цифры и время.

Соловьёва слушала внимательно, по выражению её лица было видно, что она рада будет этим заняться. И занялась: возникшее было подозрение подтверждалось.

Котельникова с самого начала настораживало появление в бригаде осназа Тани Сиротиной. Разумеется, своими подозрениями он ни с кем не делился. Тем более что у неё была «сердечная» дружба с начальником разведки. Это ни для кого не было тайной. Котельников находился под впечатлением прибытия Сёмина и особенно содержания радиограммы Соловьёвой. У него возникла масса идей и догадок. Он то садился и ждал, то вставал и смотрел в окно на Музей Ленина, на мелькавших прохожих. Не находил себе места. Не зря говорят, что ждать и догонять – самое мучительное.

Но томительное ожидание при неопределённости положения во сто крат хуже. Он то и дело поглядывал на часы, на молчавший телефонный аппарат, на балконную дверь. Вышел на балкон: напротив, у входа в метро «Площадь Революции», увидел табачный киоск. Захотелось курить, как никогда прежде! Хотя не был заядлым курильщиком. Показалось, что папироса смягчит мучительное ожидание.