Константин Закутаев - Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне

— И так будет с каждым! — Кочур взял со стола кружку, — Пацаны самое главное, что мы выстояли во всем этом дерьме, как мушкетеры кардинала!

— Короля… — улыбнулся начитанный Долгов.

Минимальное прояснение на всех подействовало освежающе, словно холодное пиво под горячую солянку с жесткого похмелья. Постепенно маски тусклой хмурости сползали, оставляя лишь какое-то равнодушие ко всему происходящему. Словно кино закончилось, титры пошли, но свет в кинотеатре еще не включили. И вроде на выход пора, но никто не встает, ожидая соседской реакции.

— Костян, а ты вообще фартовый, — поплывший от алкоголя и от, в принципе достойной развязки, Кочур похлопал Катаева по плечу, — как ты этого Калугина шуганул! Я подумал, точно бубенцы ему отстрелишь!

— Да… — добавил Долгов, — я так не стремался с того дня как мы тебя на героинового меняли… Помнишь, тогда на…

— Стоп! — Костя аж подскочил, — Все! Вспомнил!

Он потряс уже изрядно мятой бумагой. Затем припечатав ее к столу, наконец, опрокинул в себя кружку с водкой. Друзья с любопытством, нет, скорее с оторопью, смотрели на, еще минуту назад о чем-то «гонявшего», коллегу.

— Мы ведь встречались с ним! — Костя был похож на дзюдоиста, сорвавшегося с удушающего приема, — вспомните! Именно когда торчка брать ездили! Я с ним еще как с корешем прогулялся, вспомните! Он как раз Зелимханом представился и сказал, что в ОВО службу тянет!

— Точно фартовый, — Кочур пьяненько подхикикнул, — как блатные говорят: фартовый — это тот, кто на дело ходил, но судимостей не имеет…

С этого момента началась отвальная. Пусть внезапно свалившийся отъезд Катаева и Рябинина не был таким уж приятным событием, но накипь последних дней требовала эмоциональной разрядки. Рябинин не рассказал друзьям, о чем он так долго беседовал с полковником Куликовым. Опера так никогда и не узнали, что цена счастливой развязки их общего поступка, «не совместимого с требованиями, предъявляемыми к сотрудникам органов внутренних дел», — рапорт на пенсию, написанный старшим оперуполномоченным в начальственном кабинете. Одним из условий его написания, было обещание полковника не применять репрессий в отношении Катаева. Кроме этого, Рябинин отдал Куликову свои оперативные позиции и каналы информации, наработанные за все командировки в Чеченскую республику. Этот оперативный багаж был очень нужен новому начальнику Центра Содействия.

Серега же реально устал. Сбрасывая со своей души все, что связывало его с этой войной, он решил вычеркнуть из памяти всю грязь, скопившуюся под ногами на этом пути. Оставить в себе лишь те светлые моменты, ради которых приходилось убивать или умирать. Цепляться за службу для того, чтобы опять услышать выводы руководства о неправильности поступков по совести? Наверное, не стоит она того. Попрощаемся уже.

А опера, смягчив зачерствевшие души алкоголем, постепенно возвращались к жизни. Бог войны, собрав их, веселых и грешных, пригоршней швырнул в жаровню чеченского пекла. Пьяные вагоны, весело доставившие их в обугленный город, не стали дожидаться обратных билетов. Их здесь не выдают. Каждый вытягивает свою путевку самостоятельно. Кого-то взрывают, кого-то снайпер или автоматчик, кто-то погибает, просто оказавшись не в том месте, не в то время. Некоторые тянут служебную лямку: зачистка-инженерка-пост, наиболее удачно устроившиеся, умудряются, не выходя дальше мини-рынка, стопроцентно закрывать «боевые» и привозить госнаграды. И лишь немногие зачем-то лезут на рожон и иногда остаются в живых.

Так получилось, что все они разношерстно-разновозрастные, соприкоснувшись, как круги Эйлера, нашли единый сектор правильного понимания жизни. И пусть эта их жизнь продолжалась всего 90 суток, а для кого-то гораздо меньше, они прожили ее, глотая одну колючую пыль, терпя одну боль и довольствуясь одним на всех возмездием. Самое интересное, что ехали они на войну теми же мотивами, что и все остальные. «Боевые-окопные-командировочные». Но так получилось, что судьба сбацала злобную шутку. Отобрав у них товарищей, она наполнила эту командировку настоящим жизненным смыслом, а не шкурными интересами. Помимо оперского заболевания, известного как «чешежопица», возник еще и вирус личной, а точнее, кровной мести. Видимо местность такая… Способная спокойных северных мужиков развернуть на 180 градусов. И уже не надо ничего земного, дайте только до горла добраться. Как для того старого и седого горца. Жизни нет, пока кровник где-то чистым воздухом наслаждается. Все иное…

Катаев встал из-за стола и незаметно вышел в спальник. Шумно и весело бухающий коллектив не обратил на него внимания.

Медленно, превозмогая себя, дошел до койки. Под матрасом, несмотря на все бури, бушевавшие в этом помещении, мирно тяжелел килограмм железа. Последнее материальное напоминание о прошедшей трехмесячной жизни. Пережитого страха, выблеванной злости, гипертрофированной лжи и, оставшейся навсегда, боли. Стальной канатик, связавший два, навсегда расставшихся берега. Который должен когда-нибудь лопнуть.

Костя, нащупав тяжелый сверток, вытащил автоматический пистолет наружу. Секунду мучимый желанием распаковать драную наволочку и еще раз погладить воронение, он сунул его за пазуху. Пистолет манил своей приятной тяжестью, но оперативник уже относился к нему как к покойнику в закрытом гробу. Не надо тревожить.

На улице начинало темнеть. Пришедший со стороны предгорий дождь, отменил вечернее построение, разогнав подразделения по кубрикам. Костя, чувствуя, как противные капли проникнув за шиворот, дарят телу неприятную свежесть, быстрым шагом прошел к длиннорядному сортиру. Там, убедившись в отсутствии справляющих нужду, он, без сожаления, опустил ненужную реликвию в первое же отверстие.

На следующий день вертолет МЧС, приняв на свой борт, взвод дембелей 22 ОБРОНа, четырех кинологов с овчарками, десяток гражданских и двух оперов уголовного розыска, взял курс на Моздок.

Винтокрылая машина, с трудом проминающая злое чеченское небо, поднималась над, ощерившимся закопченными зданиями, городом. Он угрюмо смотрел в улетающую стальную стрекозу, провожая недобрым взглядом.

Расставание зэка и вертухая, не произнесших друг другу за все совместно проведенное время ни одного доброго слова, не может быть сердечным и сентиментальным.

200— убитый.

300— раненый.

АГС— автоматический гранатомёт станковый.

АКСУ— автомат Калашникова складывающийся укороченный.

АПС— автоматический пистолет Стечкина.

Барабан— агент, секретный сотрудник, завербованный, конфидент.