Александр Поляков - Без права выбора

— Эфир! — уточнил усатый. — Но позвольте заметить вам, что сбежала не просто девчонка, а связная…

— Потише вы со своими терминами, не дома. Я еще не знаю, от чего будет больше вреда — от нашей с вами встречи или от ее побега. Что она, в сущности, о нас знает, кроме адреса Валерии? Ничего! Надеюсь, указания Филатову передавались в зашифрованном виде?

Человек в картузе внимательно посмотрел на своего собеседника:

— Вы что же, Александр Игнатьевич, считаете меня, простите, глупцом?

— Ну, не сердитесь, Новохатко, вам известно, как мы вас ценим. Но сказать по правде, в штабе были раздражены, узнав о последней вашей акции. Чего вы добились, убрав четырех комиссаров? Ровно ничего. Труднее только стало работать, несколько верных нам офицеров оказались за решеткой.

— Хорошо вам рассуждать, Александр Игнатьевич, а у меня в городе двести боевиков. Их без дела держать — раскиснут.

— Так разъясните же им, что сейчас не то время. Нужно быть наготове. Ведь мы и люди полковника Назарова — единственная сейчас реальная сила, способная содействовать новому вторжению. Растолкуйте им это. Все мы горим ненавистью к большевикам, но…

Плотный человек в картузе крепко сжал локоть своего собеседника.

— Простите, теперь, кажется, я забылся, — сказал тот. — Так что же все-таки было известно этой девице?

— Она однажды видела князя.

— Видела? — Высокий остановился и переложил трость из руки в руку. — Так! Это, пожалуй, решает дело. Вы меня поняли? Только, пожалуйста, чтобы все было тихо, вы ведь умеете. И довольно об этом предмете. Можете считать, что это приказ!

Человек в картузе молча кивнул головой.

— Какие последние сведения о Филатове? — снова обратился к нему высокий.

— Плохие, Александр Игнатьевич, приговорен к расстрелу. Три дня назад туда выехал наш человек, попробует узнать, какие он дал показания.

— Черт возьми, дурацкая случайность. Он был нам так нужен. Кого теперь посылать за границу?

Некоторое время они шагали молча. Потом высокий сказал:

— Пользуясь случаем, что мы встретились, уважаемый Николай Маркович, я хотел бы сказать вам, что в ближайшее же время необходимо организовать проверку боеспособности людей Назарова.

— Сделаем, — коротко ответил человек в картузе. — Я сам поеду. А что, предполагается скоро…

— Всему свое время. Вспомните попытку выступления епископа Филиппа. Где он теперь? А как раз сейчас его авторитет был бы нам необходим. Так что терпение и терпение. Ошибаться нам непозволительно, дорогой мой, мы должны ударить наверняка.

— За офицеров я спокоен, но вот рядовое казачество — тут каждый день важен.

Разговаривая, два очень мирных по виду господина дошли до угла, поглядели на собор, над которым с криком кружилось воронье, и, вежливо распрощавшись, разошлись в разные стороны…

Целый день на Ростовском бульваре шла своя, обычная для того времени жизнь. Кричали торговки, предлагая семечки и жмых — деликатес голодного времени. Шныряли темные личности, уныло бродили безработные, бегали дети, впрочем, их было мало. А вечером, когда зажглись неяркие огни у входа в кинотеатр «Олимп», на скамейку присела пара молодых людей.

— Это хорошо, — тихо сказал он, — что Москва одобрила насчет есаула. Конечно, риск большой, но иначе ничего не получится. Ты запомни, Вера, и точно передай Федору Михайловичу. Первое, что в Екатеринодаре все в порядке, хотя это он, наверное, и сам уже знает. Затем, что здесь дела неважные.

— Что такое? — тревожно спросила она.

— Похоже, что мы вытянули пустой номер. Мадемуазель Галкина либо действительно ничего не знает, либо хитра не в меру. И на старуху бывает проруха. Пусть Воронов развернется, понаблюдает за ее квартирой. Они наверняка будут искать эту Анечку. Только скажи уж самому Воронову, чтобы действовали осторожно, иначе могут меня провалить.

— Скажешь ему, он ведь знаешь какой!

— Все равно скажи. Путь у нас есть только один — пробраться к ним в штаб. Иначе такая заваруха начнется. У них вокруг Ростова свои банды действуют, и в самом городе люди есть.

— Не страшно тебе?

Он тихо засмеялся.

— Странное дело. Волков бояться — в лес не ходить. Теперь уж хочешь не хочешь, Александр Лошкарев, а служи в белогвардейском подполье. Партия посылает туда, куда нужно. У нас нет права выбора. Но ты получше запоминай, Вера, — продолжал он. — Значит, первым делом пусть передадут мне фотокарточку, ту, что я просил, потом письмо и холостые патроны, штук тридцать. Все запомнила?

— Спрашиваешь!

— Дальше. Квартиру пусть подыскивают мне новую. В этой я с приличными людьми встречаться не могу.

— А Воронов говорил…

— Странное деля. Воронову работать или мне! Ему что, буржуйскую мебель жалко? Словом, пусть Федор Михайлович решает окончательно. Теперь так: встречаться нам надо реже. Записки будешь брать у грека на базаре.

— Жаль!

— Что жаль?

— Что встречаться реже, привыкла вечером с кавалером.

— Странное дело, другого заведи… для конспирации.

— Для конспирации не хочется.

— Смеешься? Ну, пойдем, уже началось!

— Идем!

Церемонно взявшись под руку, они не спеша двинулись к кинематографу, где уже месяц шла всемирно известная лента «Невеста Солнца»…

«По поводу побега из-под стражи осужденного, бывшего есаула Филатова, случившегося 2 мая 1921 года, могу объяснить следующее.

Накануне всемирного праздника трудового пролетариата, 30 апреля, я заступил в наряд по охране тюрьмы при революционном трибунале, где товарищ Кононов, отправляя меня на этот участок, особо предупредил: смотри, Поликарпов, в оба, поскольку всякая контра в канун нашего боевого праздника может делать всякие вылазки, рассчитывая на притупление с нашей стороны бдительности и сознательности.

Но я заверил товарища Кононова, что ничего подобного мы не допустим и в день праздника службу будем нести как положено. Так оно и было, никаких нарушений до полуночи 1 мая обнаружено не было.

В 12 часов ночи 1 мая прибывает в караулку нарочный с пакетом от товарища Кононова. Пакет был с пятью сургучными печатями, которые я лично осмотрел, и они были в полной исправности. А нарочного я лично знаю как Петра Храмова, служил с ним раньше в одном эскадроне.

Пакет этот я лично, после осмотра печатей и проверив документы нарочного, вскрыл и обнаружил предписание о срочной доставке к ночному поезду на Ростов осужденного, бывшего есаула Филатова, который содержался в одиночной камере перед исполнением приговора.

Приказ был доставить лично мне, и подпись была товарища Кононова, которую я знаю хорошо.

После чего я пошел побудить осужденного, но он в своей одиночной камере не спал, а ходил из угла в угол. Я ему сказал: «Собирайся и выходи». А он мне ответил: «Наконец-то».