Максим Цхай - Вышибая двери

О полиции даже не говорю. Нет в Германии полиции. Ну разве что на случай магазинных краж. Страна полна отморозков. Недавно только в соседних дискотеках одного тюрштеера подстрелили, а другому снесли полчерепа бейсбольной битой. Лежит, бедолага, в коме вторую неделю.

Словом, начался передел территорий. А я его своим безотказным (тьфу–тьфу–тьфу) чутьем угадал еще в марте. Иду работать в бюро прогнозов. Или в разведку.

Бог меня явно хранит. Спасибо, я постараюсь быть хорошим в этой жизни.

Что касается полицейских, то тут не все так просто. Есть формальности, которые они обязаны выполнять, и есть жизнь, которая позволяет, а иногда и вынуждает эти формальности обходить, подминать и даже игнорировать.

Рыба гниет с головы. Полиция расплачивается за бездарную и оторванную от реальности политику правительства и законодателей. Поздно уже. Этнических бандитов в Германии выше крыши, и они защищены немецкой конституцией, ведь многие из них формально такие же граждане, как все. Их нельзя просто так взять и выдворить. Уголовный кодекс Германии устарел, это признают и юристы. Сроки и меры наказания смехотворны и не рассчитаны на нынешнюю действительность. Знакомый турок на дискотеке забил насмерть парня. Тот был уже без сознания, а турок все бил его ногами в голову. Получил пять лет. Под следствием он до того ни разу не был, в турецкой дёнерной, где работал, выдали прекрасную характеристику, а главное — на момент убийства турок был пьян, что по нынешнему закону приравнено к убийству в состоянии аффекта (!). Недавно вот вышел. Сел в девятнадцать лет, откинулся в двадцать четыре. Вся жизнь впереди. Среди соотечественников в авторитете и будет ходить кум королю. А от того парня и костей не осталось.

Денежный штраф за увечья предполагает, что агрессору есть чем платить. А если он не имеет работы, то платить… не обязан. Нужно ли говорить, что девяносто процентов этих лоботрясов официальной работы не имеют и иметь не будут? Им будет выделено тридцать лет для погашения штрафа (и только на тот случай, если в течение этого срока они работу все‑таки найдут). Ну, если пострадавший согласен столько ждать… Да, еще в полицию и в бундесвер такого нехорошего хулигана никогда не возьмут работать. Пусть идет плачет.

Немецкое уголовное законодательство рассчитано на то, что ответчику есть что терять. Социальный статус, уровень жизни, семью… Короче, классические европейские ценности. А в Германии сейчас наличествует целая армия этнических отморозков, которым терять нечего, поскольку европейских ценностей они не разделяют. Более того, статус среди своих они как раз и приобретают, получив срок. В общем, даже если их находят и адвокат не разваливает дело, на последствия им тьфу и растереть. Ну отсидит такой пару лет в тюрьме, больше похожей на санаторий, потом выйдет, и весь молодняк будет смотреть ему в рот.

Эти группировки прочно здесь прижились. Полиция (я говорю о настоящих полицейских, а не о купленных, которых в Германии тоже навалом) исходит из реалий — вот уйдет условный Бесмир, и что дальше? Начнутся бойни, хаос, ситуация выйдет из‑под контроля — до тех пор, пока новый криминальный босс не увенчает себя короной. И все это, кстати, отразится на полицейской статистике… А так танцхаусы платят, Бесмир утихомиривает своих соотечественников, всё тихо и все довольны.

Но даже если гипотетически найдется такой принципиальный полицейский чин, который ковырнет диаспору, чтобы навести хоть какой‑то порядок, просто так преступность не сдастся. Этим ребятам наплевать, полицейский ты или кто. Нелегальная пушка у каждого пятого. Значит, придется делать это силовыми методами. И сразу найдется какой‑нибудь говорун из партии «зеленых», например, и начнет трубить во все газеты: «В Германии возрождается нацизм!» И будут тысячи откликов на то, как нацисты в полицейской форме издеваются над бедными изгнанниками деспотического режима, и без того искалеченными войной в Косово. Глядишь, парой звезд на полицейских погонах станет меньше. А у их обладателя пенсия через пять лет…

Ладно, вернемся к конкретным примерам.

Вот парень, которому снесли полголовы. Дело заведено. Формальность выполнена. И всё. Найти отморозка поможет только случай. В день тюрштеер средней дискотеки отшвыривает от входа в среднем сорок человек. Пойди определи, который из них затаил злобу. Угрожают‑то многие. А тот, кто врезал ему сзади по черепу, мог и не угрожать. Тем более, учитывая этнический менталитет, конфликт мог произойти и месяц назад… Сам тюрштеер сейчас показания дать, естественно, не способен. Еще вопрос, сможет ли он когда‑нибудь нормально соображать. Свидетелей нет. Да и какие свидетели в четыре часа утра? Разве что сам отморозок в подпитии похвастается в кругу своих и кто‑то его сольет. Ну, тогда может быть. Так ведь это еще и доказать надо будет.

Дело еще в том, что немецкий полицейский по большей части имеет психологию обычного бюргера: я прихожу аккуратно на работу, минута в минуту ухожу, позвольте мои денежки. Пиво, семья и незатейливые радости, доступные на те три–четыре тысячи, что он получает. А совершенно лишняя поножовщина с албанцами и разбитая в качестве мести машина этими тысячами не оплачиваются. Так что зачем он будет искать себе проблемы? Если есть возможность их обойти — он их обойдет, лишь бы на бумаге все было чисто. А это при достаточном опыте — дело техники.

В Кобленц снова вернулась зима. Так странно видеть белый пушистый снег на зеленой траве.

Мой город. Я люблю его так же, как когда‑то любил Симферополь. Люблю его улицы, выложенные гладким камнем, люблю его чудаковатую архитектуру, шкодные памятники, его жителей — веселых, добродушных людей.

Иногда я беру мороженое в своем любимом магазинчике, сажусь на теплые ступеньки церкви, расположенной неподалеку, и долго смотрю на прохожих. Просто смотрю. Заглядываю в лица, улыбаюсь ответно.

А сейчас повсюду лежит снег. Взяв немного на ладонь, я подношу его к лицу — пахнет прошедшей зимой. Пробую на вкус, и он послушно тает на моих губах.

Для кого танцует в ночи падающий снег? Может быть, ты один сейчас видишь колыхание белых снежинок в темном воздухе. А если кто‑то так же стоит и не спускает с него глаз — он твой брат. Словно сидишь у костра с другом: ты смотришь на огонь — и он смотрит.

А сейчас ты понимаешь, что единственный, кто смотрит на этот летящий снег вместе с тобой, — это Бог. Наверное, поэтому стоишь иногда под тихим ночным снегопадом, запрокидываешь лицо к мириадам сплетающихся в белые крылья снежинок и чувствуешь, что Бог тоже стоит неподалеку.

Постояли, улыбнулись друг другу и снова разошлись.