Валерий Чумаков - Вернер фон Сименс. Личные воспоминания. Как изобретения создают бизнес

Мне было очень трудно голосовать против законопроекта, так как в глубине души я еще верил в величие прусского государства и в его призвание. Кроме того, мне казалось проявлением неблагодарности идти против воли монарха, выказавшего мне некогда публично свое личное расположение. Появление в палате министров фон Бисмарка [170]и фон Роона [171], некоторые их воинственные высказывания и жесты во время споров, которые мне довелось наблюдать, уверили меня в том, что увеличение армии нужно для достижения действительно серьезных целей. Но политические друзья-единомышленники уверили меня в том, что любое активное действие Пруссии по объединению Германии под своим началом неизбежно приведет к войне с Австрией, а значит, у этого действия есть непреодолимое препятствие в виде предсмертного завета Фридриха Вильгельма III его сыновьям: «Держитесь Австрии!»

Этот внутренний конфликт привел меня к решению издать анонимно у Юлиуса Шпрингера [172]брошюру «О военном вопросе», в которой я рассмотрел вопрос, как можно увеличить армию иным, чем описанный в законопроекте, путем, без увеличения налогового бремени.

Тем временем реорганизация была проведена военным министром фон Рооном без всякой оглядки на парламент и, к счастью, успела завершиться к 1866 году, когда конфликт из-за Шлезвиг-Гольштейна привел к разрыву с Австрией. Несмотря на многочисленные предупреждения и явные военные приготовления, мало кто верил, что разрыв этот действительно приведет к вооруженному столкновению. Утром 14 июня всех на самом деле поразила весть о том, что против Австрии и Германского союза объявлена война, однако уже вскоре новость эта была подтверждена расклеенными на столбах объявлениями. Торопясь из Шарлоттенбурга в Берлин, я обнаружил у первого же такого столба толпу народа. Удивительно было видеть, с каким спокойствием и молчаливой серьезностью встретил народ весть об этом чрезвычайно важном событии. Даже после того, как по требованию толпы объявление было зачитано во второй раз, я не услышал ни одного критического высказывания. Каждый, независимо от того, был это рабочий или зажиточный бюргер, прекрасно осознавая серьезность факта, что «это война», тем не менее не проявлял признаков депрессии и подавленности, а воспринимал данный факт со всей ответственностью и спокойствием. Наблюдая за этой картиной, я понял, какая величайшая сила таится в славном прошлом народа. Сила эта укрепляет в тяжелые времена его самосознание, не позволяет свалиться в пропасть малодушия и пробуждает в каждом решимость внести свой посильный вклад в дело преодоления опасности, как это некогда делали наши отцы. И такие молчаливые, спокойные массы стояли не только тут, у столба возле Потсдамских ворот, но и по всему Берлину и по всей стране, по крайней мере, по всем старым областям Пруссии.

Все политические распри были забыты или же отложены. У каждого была единственная мысль и устремление: достойно исполнить свой долг. Именно это чувство, доминировавшее во всех слоях общества, проявилось и на созванном частными лицами уже в день объявления войны заседании, посвященном созданию общества по уходу за ранеными. Когда один политик в своем выступлении начал жаловаться на действия правительства, которые привели страну к войне, я его остановил и весьма коротко и ясно объяснил, что война уже идет и теперь надо не ругать тех, кто ее начал, а постараться всеми силами довести войну до победы и облегчить связанные с ней бедствия. Это заявление было встречено единодушными аплодисментами, все дальнейшие прения были прекращены, и уже вскоре вопрос о создании общества помощи армии в области полевой медицины был успешно решен.

Когда через несколько недель война закончилась полным поражением Австрии и ее германских союзников, мир предстал перед нами в новом виде. Маленькая, униженная Пруссия, как не имеющая соперников гордая победительница, теперь стояла во главе всей Германии. Прекрасно понимая дух и чаяния немецкого народа, воспринимавшего эту почти гражданскую войну большей частью как средство к достижению давно желанного единства, король Вильгельм и его первый министр предложили побежденным государствам крайне мягкие мирные условия, поскольку полное их поглощение Пруссией вовсе не было в ее интересах. Король и главнокомандующий страны-победительницы показал миру уникальный пример справедливости, запросив у депутатов народного собрания разрешение на те свои, безусловно, необходимые для военного времени распоряжения и действия, которые нарушали конституционные права парламента. Таким образом в государстве были восстановлены внутренний мир и гражданское согласие. Хотя, конечно, палата депутатов не сразу признала мудрость и великодушие этого шага монарха и только после длительных боев высказала ему свое одобрение.

После многих лет борьбы с правительством и многочисленных случаев роспуска парламента в нем создалось нечто вроде боевой организации, в которой лидеры партий имели определяющее влияние на принятие того или иного решения. Большую власть получил вождь крайних демократов Вальдек [173]. Его партия отвергала любые компромиссы и считала возможным для достижения своих целей, а также для поддержания достоинства парламента соглашаться на уступки лишь при условии широчайшей компенсации. В то время политическая ситуация в стране была крайне опасной, и такая игра серьезно угрожала гражданскому миру, ставя под угрозу результаты всех славных побед, одержанных прусской армией. Вскоре после подписания мира, еще до созыва парламента, я оказался в Париже, где имел возможность познакомиться с чувствами масс и руководящих кругов. По мнению большинства, Франция могла согласиться на признание за Пруссией мощной позиции главы государств Северной Германии и лидера единой страны лишь при условии значительной компенсации, каковую в случае необходимости надо получить с применением силы. Из надежных источников я узнал: миролюбие, проявлявшееся Францией до сих пор, было связано с тем, что после мексиканской войны ее армия была ослаблена, склады пусты, но она весьма быстро их пополняла, интенсивно готовясь к возможной войне и возлагая особые надежды на распри внутри самой Пруссии.

По возвращении в Берлин я нашел палату уже собравшейся и приступившей к обсуждению вопроса о санкциях. К сожалению, большинство парламентариев, не поддерживавших позицию Вальдека, посчитав, что его мнение будет в Прогрессивной партии преобладающим, покинули ее и создали новую, Национал-либеральную партию. В палате мне не доводилось произносить длинных речей, поскольку я всегда считал свое пребывание в ней делом временным и не собирался продолжать свою депутатскую деятельность. С другой стороны, я всегда принимал самое активное участие во всех обсуждениях и прекрасно знал обо всех склонностях большинства депутатов, возможно, даже лучше, чем их лидеры. Я был убежден, что члены Прогрессивной партии согласятся на мир с престолом, если их к тому подтолкнуть, создать мощный побудительный импульс для выражения этого мирного настроения. Мои слова на партийном собрании с ярким описанием всех опасностей, которые повлечет за собой отказ от санкций, казалось, упали на благодатную почву. После них Ласкер [174], по моей просьбе отложивший свое заявление о выходе из партии до специального заседания, в своей пылкой речи дополнил и развил мои слова. Прогрессивная партия значительным большинством проголосовала за принятие санкций, хотя Вальдек решительно требовал, чтобы мы отстаивали свои права до последнего и не шли на уступки. Когда чуть позже и вся палата приняла предложение правительства и мир в стране был восстановлен, я подал в отставку, ушел с политической сцены и далее посвятил все свое свободное от дел фирмы время наиболее привлекавшим меня научным трудам.