Маргарет Макмиллан - Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую

В то время как Средиземное море продолжало представлять огромную важность для англичан, давая им доступ к жизненно необходимому Суэцкому каналу, Атлантический океан, особенно вокруг Британских островов, был вопросом жизни и смерти, а Германия теперь могла ввести равное число боевых кораблей в свои воды. Поэтому Черчилль и его военно-морские советники решили в начале 1912 г. улучшить свои шансы, перебросив военные корабли из мест их базирования в Средиземное море к Гибралтару – месту входа в море из Атлантики и оставить только одну эскадру быстрых крейсеров на базе на Мальте. Это означало – хотя последствия стали явны не сразу, – что теперь Франция в основном отвечала за безопасность Средиземного моря перед лицом угроз, исходивших от флотов Италии и Австро-Венгрии и, возможно, – если дела обернутся плохо – Османской империи тоже. Для выполнения этой задачи французам пришлось бы переместить больше кораблей своего флота из атлантических портов в Средиземное море, что они вскоре и сделали. И они вполне могли, как последствие этого шага, ожидать, что Великобритания будет гарантировать безопасность французского атлантического побережья и защищать жизненно важные морские пути Ла-Манша. Как подчеркнул Черчилль в своем меморандуме Грею в августе 1912 г., французам пришлось бы сосредоточиться на Средиземноморье из-за своих североафриканских колоний, даже если бы британского флота не существовало, но тот факт, что англичане увели оттуда свои боевые корабли, поставил французов в весьма ответственное положение в случае начала войны. Подумайте о том, призывал он Грея, «насколько страшным должно быть оружие, которым должна обладать Франция, чтобы вынудить нас вмешаться, если она сможет сказать: «По совету и по договоренности с вашим военно-морским руководством мы оставили свое северное побережье без защиты». В заключение он написал – совершенно справедливо, что «всякий, кому известны факты, должен понимать, что у нас есть союзнические обязательства и нет преимуществ членства в союзе и, прежде всего, нет их точных определений» [1541] Churchill, The World Crisis , т. I, 113. .

Союз и точные определения, разумеется, были как раз тем, чего хотели посол Франции в Лондоне Пол Камбон и его правительство и чего Грей и правительство Великобритании надеялись избежать. Неформальные переговоры между командованием французской и английской армий уже побудили французов думать, что они могут рассчитывать на военную поддержку Великобритании на суше, как бы ни размахивал Грей «свободой действий». Неформальные переговоры командования военно-морских флотов тоже шли не систематически и безрезультатно на протяжении нескольких лет, но в июле 1912 г. британский кабинет министров придал им большее значение, официально санкционировав их продолжение. К концу 1913 г. английский и французский флоты достигли договоренности о сотрудничестве в случае начала войны. Британский флот должен был присматривать за самым узким местом Ла-Манша – Дуврским проливом, а вместе с французским флотом – делить ответственность за все остальное побережье. В Средиземном море французы будут патрулировать западную его половину, а англичане с их флотом на Мальте – присматривать за восточной. Два флота также будут действовать вместе против Германии на Дальнем Востоке. Были составлены подробные оперативные планы, особенно для Ла-Манша [1542] Williamson, Politics of Grand Strategy , 320–25. .

Камбон также подталкивал Грея к письменному заявлению о сотрудничестве Великобритании и Франции в случае, если каждая из стран опасалась нападения. Он уверял Грея, что просит не о заключении союза или какого-либо обязывающего договора о том, что их две страны будут фактически действовать вместе, а просто о подтверждении того, что они будут совещаться. Грей, который предпочел бы оставить все как есть, признал необходимость что-то предпринять, чтобы уверить французов в своей поддержке, или возникнет риск развала «сердечного согласия». В ноябре 1912 г. с одобрения кабинета министров он обменялся письмами с Камбоном. В своем письме Грей сослался на неформальные переговоры между английскими и французскими армейскими и военно-морскими экспертами и подчеркнул, что в них не содержалось обещание предпринимать какие-то действия. Однако далее он признал, что в период кризиса каждой державе, вероятно, будет необходимо знать, придет ли другая сторона ей на помощь со своими вооруженными силами, и в таком случае имеет смысл принимать в расчет уже разработанные планы. «Я согласен с тем, – писал он, – что, если у одного из двух правительств будут серьезные основания ожидать неспровоцированного нападения третьей державы или чего-то такого, что будет угрожать всеобщему миру, следует немедленно обсудить с другой стороной, станут ли оба правительства действовать вместе с целью предотвращения агрессии и сохранения мира, и если да, то какие меры они будут готовы принять сообща» [1543] BD, т. X, ч. 2, 416, 614–15. .

Грей и премьер-министр Асквит вплоть до начала войны продолжали настаивать на том, чтобы Великобритания имела полную свободу действий в отношении Франции. Это выглядело формально правильно, но это была не вся правда. Неформальные переговоры военных и моряков привели к тому, что английские и французские вооруженные силы проводили свои мероприятия в уверенности, что другая сторона подставит плечо в случае начала войны. Лорд Эшер – придворный, эксперт по обороне и превосходный закулисный манипулятор – написал своему другу в 1913 г.: «Разумеется, нет никакого договора или соглашения, но как мы сможем выйти из обязательств Генерального штаба с честью, я понять не могу. Все это мне кажется таким неустойчивым» [1544] Esher, Journals and Letters , т. III, 331. . Десятилетие неформальных переговоров, дипломатического сотрудничества и публичного принятия в обеих странах «сердечного согласия» создало целую сеть связей, которые было бы трудно игнорировать в случае начала следующего кризиса. Как Пол Камбон напомнил Грею, когда тот сказал, что между Францией и Великобританией нет официального договора: «Нет ничего, кроме нравственного «сердечного согласия», которое, однако, при случае можно было превратить в официальное «сердечное согласие», если бы этого пожелали два правительства» [1545] BD, т. X, ч. 2, 400, 601–2. .

Сам Грей, как он это делал всегда, продолжал посылать французам неоднозначные сигналы. В апреле 1914 г. он предпочел продемонстрировать, что придает большое значение отношениям с Францией, совершив свое первое путешествие за границу (после того как девять лет пробыл министром иностранных дел) в качестве лица, сопровождающего короля Георга V в Париж. Ни министр, ни сам король не любили ездить за границу. Грей также был мрачен, потому что недавно узнал, что теряет зрение. Он планировал летом того года посетить специалиста в Германии [1546] Robbins, Sir Edward Grey , 285. . Правда, англичане были довольны прекрасной, мягкой погодой и теплым приемом французов. Грею даже удалось побеседовать с Пуанкаре, который не говорил по-английски. «Святой Дух снизошел на сэра Эдварда Грея, – сказал Пол Камбон, – и теперь он говорит по-французски!» [1547] Rose, King George V , 164. И хотя Грей уверял австрийского и немецкого послов в том, что большую часть времени он проводил за осмотром достопримечательностей и что не было «ничего агрессивного» в его дискуссиях с французами [1548] Bridge, «The Entente Cordiale», 350. , на самом деле он уступил нажиму французов и согласился начать неформальные военно-морские переговоры с русскими. Когда же в прессе появились комментарии и вопросы, Грей воспользовался этой возможностью и отложил переговоры до августа. И хотя никакие военно-морские соглашения с Россией никогда не были достигнуты, немцы были встревожены возможностью согласованных нападений с Балтики и Атлантики и более, чем когда-либо, убеждены, что Германия находится в окружении [1549] Angelow, Der Weg in die Katastrophe , 60–61. .