Ирина Врубель-Голубкина - Разговоры в зеркале

Я.Ш.: Наша понятность была связана с наличием реального смысла, в какой сложной форме он ни передавался бы, а остальные были готовы понимать только то, что давно уже понято, где не требуется встречной работы мысли. У нас была простота как ересь.

М.Г.: Есть всегда два понятия простоты. Одна эйнштейновская, который просто сказал очень важные вещи, а вторая – простота хуже воровства.

Я.Ш.: Ситуация с 1996 года должна была измениться к лучшему, когда к власти пришла русская партия, появилось множество русских чиновников, и казалось, что начнется сплошная поддержка русско-израильской культуры. Но в результате все жалобы к старому израильскому истеблишменту по игнорированию культуры русской общины Израиля можно отнести и к новому истеблишменту. То есть поддержка была и осталась на социальном уровне: голодного спаси, но жить не дай. Появилось громадное количество якобы культурных изданий, но они не смогли составить культурной структуры, которая поддерживает культуру на всех уровнях, не только утилитарную, но и элитарную тоже.

И.В. – Г.: В мае 1993 года Алекс Клевицкий предложил мне редактировать журнал «Зеркало», бывшего до того времени более-менее удачным дайджестом. Мы решили превратить его в литературно-художественный журнал. Ко времени выхода нашего «Зеркала» обстановка в международной русской культурной жизни совершенно изменилась. Во-первых, в Израиле собралась русскоязычная община в миллион человек, которая стала основным нашим читательским адресатом. К нам присоединились многочисленные авторы из русскоязычной диаспоры и самой России. В 1996 году «Зеркало» из ежемесячного иллюстрированного журнала стало толстым литературным журналом. В отличие от «Знака времени», который был более местным явлением, «Зеркало» заняло свое место в современном русском литературном мире. «Зеркало» – это место, где создается литература. И при помощи «Зеркала» литература входит в круг, где она должна существовать. О «Зеркале» пишут, на «Зеркало» ссылаются; мы получаем много очень серьезных текстов для публикации. И получение Сашей Гольдштейном Букеровской премии и премии «Антибукер» за 1997 год мы тоже отнесли к своим победам.

А.Г.: Конечно, судьба русских журналов, выходящих в России, легче нашей. Они являются летописями того, что происходит в русской литературе. Взять любой толстый журнал, который выражает идеологию мейнстрима, – он может следить за генерациями авторов. Мы же свой наличный состав перебираем в течение двух – трех номеров. Далее мы возвращаемся на круги своя. И тут возрастает значимость концепции номера как некоего целого. Мы даем не изолированные тексты – то, что делают толстые русские журналы, где концепция номера значит меньше, чем помещенные в нем тексты. Для нас же каждый номер – это несомненное событие, и потому любая книжка журнала является законченным художественным организмом. Мы действительно создаем выверенные конструкции, и это наше отличие от толстых русских журналов. Там сидит летописец, фиксирующий на бумаге то, что происходит, в то время как мы не следим за естественным течением фактов. Мы все время их либо конструируем, либо отбираем, либо создаем, либо провоцируем. Более того – мы не стремимся просто напечатать лучшие вещи, написанные по-русски. У нас установка на то, чтобы создать органичный израильский продукт, который нес бы все родимые пятна нашего существования, где был бы запечатлен необычный опыт нашей жизни. Ведь кто мы такие? Мы не израильские писатели, мы не собственно русские, мы не известно кто. Мы воплощаем какую-то инаковую сферу русской культуры, мы ориентируемся на местных авторов или на авторов, живущих в русской эмиграции, на своеобразных окраинных людей, далеких от истеблишментарных позиций, на интересно говорящих отщепенцев. И они живо откликаются на наши запросы: помяну, например, факт присылки нам рукописи Юрьенена, одного из ярких современных писателей, который находит своих духовных родственников в журнале «Зеркало», или философа Секацкого. Мы печатаем не столько социальных отщепенцев, сколько иного, нового рода аутсайдеров, имеющих реальный культурный смысл, но не вписанных ни в один из русских культурных истеблишментов. Мы играем общественную роль, и поэтому странно, что институции не реагируют на нас. Дело даже не в том, что мы говорим на каком-то непонятном языке: мы знаем, что в бюджетах высокоразвитых обществ выделен расход на непонятное – немецкая авангардная проза абсолютно не понятна широким читающим массам, хотя написана на языке тамошнего потребителя. Не понятна она и государственным чиновникам, но они знают, что в развитом обществе нужно поддерживать в том числе изысканный и замысловатый способ выражения. Карл Поппер некогда говорил о так называемом «третьем мире», своеобразном платоновском царстве идей, где существуют все мыслимые, сбывшиеся и покамест не обнаружившиеся формы интеллектуального и художественного проявления. Так вот, поддержание этого мира чрезвычайно важно, и европейская цивилизация давно с этим миром смирилась, вне зависимости оттого, насколько она понимает смысл содержащихся в нем способов речи. И должны существовать институциональные поддержки непривычных философских и эстетических идеологий. Но наше общество социальной помощи готово поддержать трудную молодежь или – в редчайших случаях – голодного писателя, но не умирающую культуру.

И.В. – Г.: Мы в «Зеркале» дали репрезентативный срез израильской прозы и поэзии, причем перевели на современный русский язык, и по крайней мере «одного ивритского писателя – Йоэля Хофмана – мы смогли вывести из анонимности. Это произошло, может быть, из-за общих формальных кодов, понятных современному русскому читателю. Это очень сложная ситуация, когда одна культура выбирает из другой нечто для влияния и возможности совместного существования. Для этого есть много причин, исторических и географических. Русская культура долгое время не была влита в общий мейнстрим мировой культуры, этот процесс начался, но еще далеко не завершен. Трудно требовать от Израиля быть пионером в этой области, и я не уверена, что из-за приезда сюда почти миллиона русскоязычного населения израильские поэты предпочтут Мандельштама Элиоту. Израильское культурное общество готово принять русскую культуру, уже разжеванную Западом. Но так называемые «русскоязычные» литераторы и деятели культуры относятся к израильской литературе еще более агрессивно и еще менее готовы ее принять. Одно ясно: культура должна выбирать сама, но ей должны быть предоставлены возможности выбора на высоком уровне – в серьезных изданиях, в качественных переводах, а не в олимовских сохнутовских патронажных местах.