Жан Кокто - Эссеистика

Кроме того, она презирает прошлое. В произведениях классиков она видит одни лишь каверзы, занудство и дополнительные задания. Никому из молодых в голову не придет смахнуть пыль со старых томов и там, внутри, открыть живое. Вот бы они удивились, обнаружив (кроме прочего), что под пеленой привычного у Расина таится пугающая напряженность. Тогда бы они бросили гурьбой ходить в театр и хихикать на его трагедиях: они бы ополчились на актеров, которые делают его таким обтекаемым. Но происходит обратное. Какой нибудь посредственный актеришка может заставить молодежь забыть о смешках и аплодировать своим промахам.

Вот она эта молодежь, глухая и слепая к тому, что происходило, происходит и будет происходить. Что ей остается? Сумбур. Зияющая пустота, которую она пытается заполнить, организуя студенческие цепочки, размахивая транспарантами и скандируя во весь голос. Когда надо сражаться, мы оказываемся одни. Нам не хватает ударных сил. Хуже того: порой они обращаются против нас.

Аббат Морель {119} 119 Аббат Морель (1908–1991) — Морис Морель, художник-самоучка. Жил на средства от продажи картин, гобеленов и рисунков к витражам. Хорошо знал художников Пикассо, Руо, Леже, Матисса, писателей Морана и Клоделя. После Второй мировой войны папа римский Пий XII назначает его куратором коллекции XX века в музее Ватикана. рассказал мне, как читал в Сорбонне лекцию о Пикассо. Он показывал слайды с его работами. Студенты, заполнившие амфитеатр, хихикали, топали ногами и улюлюкали. Аббат без перехода стал показывать шедевры романской скульптуры. Студенты решили, что это тоже Пикассо. И продолжали улюлюкать, топать и хихикать. Аббат только того и ждал: он ткнул их носом в ошибку. Молодежь, сама до страсти любящая мистифицировать и считающая это исключительной прерогативой артистов, пришла в восторг и разразилась аплодисментами.

Среди этих молодых людей не нашлось никого, кто был бы способен выступить против Пикассо, обратить против него новое оружие, противопоставить ему еще большую остроту, обойти аббата Мореля, развернуться и ударить в лоб.

Спешу сказать, что не в моей компетенции судить, насколько тот или иной факультет способен нам помочь. Полагаю, что факультет естественных наук ориентирован на решение определенных задач и точные исследования скорее, нежели филологический. Там больше исследователей, чем педагогов. Я полагаю также, что виноваты в этом преподаватели и оправдывает их лишь то обстоятельство, что, желая пробудить разум своих подопечных, они наталкиваются на их лень и нежелание сойти с проторенной колеи.

Кроме того, я констатирую — прекрасно сознавая, что политика играет теперь наиглавнейшую роль, — до чего учащаяся молодежь реагирует редко и вяло.

Я не требую ничего невозможного. Речь вовсе не идет о каком-нибудь серьезном исследовании за рамками программы или о понимании глубинных тонкостей политики, от которой мы и сами далеки. Я хочу от учащихся спонтанной тяги к тому, что выходит за пределы обыденного, а еще, чтобы они задумались над словами Жака Ривьера {120} 120 Жак Ривьер (1886–1925) — писатель, главный редактор «Нувель Ревю Франсез» с 1910 по 1925 год. : «Есть время смеяться над другими и время, когда смеются над вами».

Месье Бержере {121} 121 Месье Бержере — центральный персонаж «Новейшей истории» Анатоля Франса. Тип хитроумного и скептического интеллектуала. вел себя как мудрец, когда долго держал в ладонях руку месье Ру {122} 122 Месье Ру — Сен-Поль Ру (1861–1940) — поэт, одним из первых ставший жертвой фашистского варварства. , только что закончившего чтение своей символистской поэмы. Он боялся осквернить неведомую красоту.

Но не этой парламентской осторожности я хочу от учащихся. Я хотел бы, чтобы они были неосторожны и приходили в восторг от того, что их поражает. Я знаю преподавателей моложе, чем они.

Когда-то давно, выступая в Коллеж де Франс, я первым делом отправился к декану. Пока я поднимался по лестнице, меня одолевали воспоминания о многочисленных выговорах которые мне довелось выслушать. Но декан оказался стариком, очаровательным и необыкновенно юным. «Не доверяйтесь нашим студентам, — сказал он. — Они записывают только даты и предпочитают, чтобы их не трогали».

Я растолкал их. Хороший метод. Если они что и помнят, то только встряску. Эта встряска на некоторое время выбивает их из колеи.

Обобщу. Я не настолько выжил из ума, чтобы полагать, будто орда студентов может каким-то чудом познать то, чему и научить нельзя. Я бы только хотел, чтобы они не подрезали свои усики-антенны подобно тому, как с гордостью срезают первые волоски на подбородке. Эти усики пригодятся им, чтобы ловить сокрушительные волны, излучаемые красотой. Хоть как нибудь, с грехом пополам.

Красота — одна из хитростей природы, нужная для того, чтобы привлечь живые существа друг к другу и добиться от них содействия.

Но природа применяет эту хитрость в высшей степени беспорядочно. Человек называет это пороком, свойственным всем живым видам. Механизм порока действует вслепую, зато природа любой ценой достигает своей цели [25] Сучки лезут на кобелей. Коровы покрывают коров. Такой беспорядок иногда становится правилом. До прихода миссионеров у островитян это было в порядке вещей. Надо же было как-то ограничивать рождаемость. .

Нам трудно себе представить, чтобы подобный механизм мог распространяться на звезды, потому что свет, по которому мы узнаем их, является либо отраженным, либо, как и всякий свет, знаком распада. Человек полагает, что звезды нужны ему в качестве люстры — правда, видит он их в момент разрушения или гибели.

Разумеется, этот гигантский механизм работает в жестком режиме.

Даже нежнейшие любовники вносят в него свою лепту. Их поцелуй — чуть ослабленное присасывание вампиров, ритуал, имитирующий выпивание крови любимого существа, акт обмена кровью.

Эта жажда чужой крови еще сильнее проявляется в движении губ, засасывающих кожу, точно медицинская банка, затягивающих кровь так сильно, что возникает синяк — метка, соединяющая в себе вампиризм и эксгибиционизм. Это пятно свидетельствует о том, что человек, носящий его — как правило, на шее, — является жертвой другого человека, который любит его настолько, что хочет вырвать все его естество и смешать со своим.

Цветы изначально были и остаются наивной ловушкой. Я наблюдаю за ними в экспериментальном саду, где скрещивают виды. Роскошь, которую мы им приписываем, для них не существует, а цвет и запах служат лишь для того, чтобы заявить о своем присутствии посредникам их любви.

Позабыв о наших размерах, мы можем представить себе этих рыцарей (насекомых) в полупрозрачном дворце, в светлых, просторных и благоухающих покоях.