Марк Вишняк - Годы эмиграции

Какую веру можно было иметь в НЭП, когда аккомпанировала ей кровавая расправа с повстанцами Кронштадта, а четыре месяца спустя – с крестьянским восстанием в Тамбовской губернии и началом подготовки процесса членов ЦК Партии социалистов-революционеров, опозорившего большевиков на весь мир. Какое доверие можно было питать к новой конституции, когда в том же 1936 году шли показательные процессы с моральными и физическими пытками и казнями даже ближайших единомышленников Ленина?!

С НЭП началась убыль антибольшевистского пафоса и политической активности русских эмигрантов. Бывали времена, когда среди русских эмигрантов, особенно в некоторых странах, доминировала соглашательская политика по отношению к советской власти, готовность всё забыть и всё простить, считать себя верными сынами советской России, не только словом, но и делом готовыми доказать это. Об этом речь будет в дальнейшем, здесь же достаточно напомнить об естественно охватившем русских эмигрантов патриотическом подъеме при нападении Гитлера на Россию. В тот же день, 22 июня 1941 года, «вторая империалистическая война» была превращена коммунистами во «вторую отечественную». Эмигранты же стали доказывать, устно и печатно, что и эта война не может не кончиться так же, как якобы кончилась патриотическая война 1812 года, то есть освобождением России от деспотизма.

Этого, как известно, не произошло и после 1812 года, – что не помешало воскрешению неоправдавшихся по окончании второй мировой войны иллюзий и аналогичных – после смерти Сталина. Надежды стали связывать сначала с Маленковым, потом с Булганиным и Хрущевым, затем с Хрущевым вкупе с Брежневым и Косыгиным и, наконец, с последними без Хрущева. Менялись точки приложения надежд, себе равными оставались иллюзии.

Нас преследовали неудачи, одна за другой. Попытки воздействовать на политику союзников в отношении к России не давали успешных результатов. Еще менее действенным могло быть, конечно, наше участие в событиях, разыгрывавшихся в России. И в эмиграции мы оказались между двух огней. Претерпев поражение слева – от большевиков, которым сыграло в руку призрачное восстание генерала Корнилова, – эсеры стали потом жертвой заговорщиков справа в Архангельске и в Омске, что опять-таки пошло на пользу большевикам.

Двойное поражение и перемена общей обстановки в России и на Западе, побудили и самых упорствующих задуматься о необходимости пересмотреть прежнюю тактику. Это настроение овладело эсерами в России и в меньшей степени в эмиграции. И выводы, к которым пришли там и тут приближались одни к другим, частично даже совпадали без предварительного о том сговора, как совпали они во многом и с выводами соседствующих с эсерами партий – слева и справа меньшевиков и кадет.

Совпадения были в мыслях и даже в выражениях, как, например, «третья сила», «ни большевизм, ни реакция», «сложение сил». Заговорили об этом эсеры одновременно в России – на очередном Совете партии и в Бутырской тюрьме, где очутились виднейшие члены партийного ЦК, и в эмиграции члены Учредительного Собрания, Эсеры в России подчеркивали необходимость отказа «в данный момент» от «вспышкопускательства», под которым разумелся отказ от вооруженной борьбы против большевистской власти, что не следовало «истолковывать как приятие, хотя бы временное и условное, большевистской диктатуры» (резолюция IX Совета партии социалистов-революционеров 18–20 июня 1919 г.). Взамен рекомендовалось «органическое накопление сил», «сплочение», организационная работа». Как я подчеркивал в очередной статье в «Современных Записках», эсеры в России настаивали, что необходимо «камни собрати» прежде, чем их «метати». Там же я упоминал и о «сложении сил», которому Авксентьев в той же 2-й книге «Современных Записок» посвятил специальную статью. Статья его стала предметом споров – и раздоров – в партийной среде в Париже и нападок в советской печати.

Н. Д. Авксентьев доказывал, что зарубежная политическая мысль единственно открытая лаборатория, где может оформиться русское независимое общественное мнение, задача коего не руководство, а учет и осмысливание происходящих в России процессов и выходов из них. Крымская трагедия в третий или четвертый раз показала негодность генеральско-диктаторских попыток справиться с московским правительством. Они раскрыли глаза многим, отказывавшимся до последнего момента смотреть трезво на происшедшее. С полной откровенностью Авксентьев заявлял, что коалиционное начало для него не мертвая идея, а путь к возрождению России, несмотря на все ошибки и неудачи в прошлом. Неосуществимая сейчас, немедленно, коалиция и сложение сил политически является заданием, «регулятивной идеей», «музыкой будущего». Уточняя, он указывал, что и в будущем коалиция, как и в прошлом, означает не сочетание лиц, а согласование усилий различных общественных слоев, групп, партий.

Это мнение не было общепризнанно даже в эсеровской среде в Париже. И среди членов Учредительного Собрания эсеров его разделяли полностью лишь принадлежавшие к так называемому правому крылу. Еще дальше от такого мнения были эсеры в России. При общем всем нам отталкивании от большевистской диктатуры, не могла не дать себя знать и чувствовать разница в обстановке место действия и возможность или невозможность высказываться свободно. Это сказывалось даже на членах ЦК, находившихся в различных частях России. Если сравнить резолюции, принятые почти одновременно, Бюро ЦК в Москве (январь 1919 г.) и Бюро ЦК на юге, в Одессе (февраль 1919 г.) нетрудно убедиться, что при сходстве в подходе резолюции южан звучат мягче или терпимее резолюции москвичей.

IX Совет партии тоже говорил о «третьей силе», но придавал ей ограничительный смысл – «трудовой демократии города и деревни». То были отзвуки былых настроений в левых кругах эсеров и дань окружавшей обстановке.

Не одни эсеры критически пересматривали прошлое в поисках причин своих неудач и общероссийской катастрофы. И другие социально-политические группировки, действовавшие в согласии с эсерами в начальный период революции, а позднее всё дальше отходившие вправо и влево, очутились перед тем же «разбитым корытом», что и эсеры. В конечном счете они приходили приблизительно к тем же заключениям, что и последние. Надо при этом отметить, что как ни ничтожны были «силы», они стали «складываться» в суммы фактически до того, как была осознана и соответственно формулирована необходимость суммировать их.

Начало положили организации, лишенные политического характера, исключавшие его из своей деятельности. Бытовая нужда послебольшевистской эмиграции породила в Париже прежде всего объединение бывших деятелей земского и городского самоуправления. Организаторами объединения были главным образом социалисты-революционеры, но были и к.-д., н.-с-ы, меньшевики и беспартийные. Сближению – ив более широком смысле «сложению сил» – способствовало и образование Российского Общества в защиту Лиги Наций, в котором руководящую роль играли, вместе с юристами и экономистами, некоторые выдающиеся представители демократических партий.