Григорий Баталов - Ратное поле

И тогда бывший командир роты Дубинин, хорошо знавший своего комбата, воевавший с ним рядом, рассказал о последних памятных боях…

Батальон капитана Швеца форсировал Тису в канун Октябрьских праздников. Воины захватили небольшой плацдарм на правом берегу, но дальше продвинуться не смогли: противник подтянул «пантеры» и «фердинанды». Лейтенанты Рогозин и Дубинин уже дважды поднимали роты в атаку, пытаясь расширить плацдарм, но безуспешно.

Немного утих бой лишь под вечер. Капитан Швец обошел роты, напомнил: через день — двадцать седьмая годовщина Великого Октября. Нужно по–боевому встретить и отметить праздник.

Через день комбату тоже исполнялось двадцать семь. Он, ровесник Советской власти, защищая ее, был четырежды ранен. И каждый раз снова возвращался в строй.

Батальон достойно встретил праздник: плацдарм удалось удержать до подхода главных сил, затем полк перешел в наступление.

Возле одного из венгерских хуторов часть батальона попала в окружение. Вместе с солдатами был и капитан Швец. Он организовал круговую оборону, и воины под его руководством шестнадцать часов сдерживали врага. Из противотанкового ружья комбат подбил танк, заменил раненого пулеметчика. Когда подоспела помощь, десятки фашистских трупов устилали подступы к позиции, которую стойко обороняла группа капитана Швеца.

Это были дни и недели почти беспрерывных боев. Гитлеровцы оборонялись с яростью обреченных. В начале декабря полк наступал на крупный населенный пункт Буяк. Выполняя особую задачу, батальон обходил село с фланга и встретил сильное сопротивление противника. Командир роты Яков Рогозин поднял роту в атаку и упал перед цепью, сраженный пулей. Вот–вот захлебнется атака, и тогда не овладеть селом. В цепях произошла заминка; это сразу уловил капитан Швец. И тогда комбат появился впереди роты, размахивая пистолетом: «За мной! В атаку! Ура!» Бойцы рванулись за командиром, и вскоре уже завязали бой за окраину села. Но тут пулеметная очередь сразила капитана Швеца.

Вечером солдат и офицеров хоронили в братской могиле. Рядом в венгерскую землю легли комбат Иван Швец и ротный Яков Рогозин.

На другой день командир полка подполковник Ходжаев подписывал представления к наградам. Он знал о мужестве комбата, благодаря которому удалось овладеть населенным пунктом. А сколько раз на долгом пути от предгорий Северного Кавказа, где начинал войну Швец, до Карпатских гор и венгерских равнин, поднимал он в атаку взвод, роту, батальон! И командир полка начертал на реляции: «Достоин звания Героя Советского Союза посмертно».

Вот об этом и рассказал Дубинин. Вскоре сделали запрос в Москву. Ответ гласил: Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года капиталу Швецу Ивану Стефановичу посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Но сообщение об этом своевременно не было передано в часть, где он служил.

И тогда на обелиске появилась тридцатая строка: «капитан Швец Иван Стефанович».

Мне хорошо запомнился тот митинг у развилки дорог, в чистом поле, которое когда–то называли полем боя. Выступающих не представляли, они подходили к микрофону, минуту–другую молча смотрели в глаза сотням людей… и говорили.

Когда у человека за спиной годы войны, когда многое пережито и есть что вспомнить, — тогда человеку не всегда легко начать речь.

Вот к микрофону подходит пожилой человек.

Кем он был на войне? Солдатом, комбатом? Кто–то рядом шепнул: «Доктор наук, ученый с большим именем…» Такому, казалось бы, за словом в карман не лезть. А он, маститый ученый, долго не мог начать выступление. Его взгляд уходил куда–то вдаль, в прошлое…

— У меня был старший брат, он погиб в двадцать шесть лет. Мне сейчас за шестьдесят, я прожил в два раза больше. А он остался для меня вечно молодым, мой старший брат…

Ветеран замолчал, что–то вспоминая. Потом его глаза стали строже, а голос тверже.

— Сюда, на поле боя, я приехал сразу после возвращения из Соединенных Штатов Америки. Там часто приходилось выступать перед американцами. Один из них, не молодой, но и не старый, из тех, кто мог помнить войну, но не знать ее, спросил: «Как вы оцениваете вклад союзников в победу над нацизмом?». Я ответил: «Американцы любят цифры. Вот они: наша страна потеряла в войне 20 миллионов человек, США — 291 тысячу. У нас были разрушены сотни городов, тысячи деревень. На территории США, говорят, за всю войну упала одна бомба с воздушного шара и четыре снаряда, выпущенных японским миноносцем. Бомба случайно убила шесть фермеров, а снаряды разорвались на пустынном морском берегу».

Американец повысил голос: «А деньги, которые мы вложили в войну, разве не в счет?» — «Деньги? Это те девять с чем–то миллиардов долларов, на которые вы сделали нам поставки по ленд–лизу? Спасибо за них. Но это же капля в наших расходах, — ответил я и в свою очередь спросил: — А разрушения, причиненные войной? И еще: скажите, во сколько вы оцениваете человеческую жизнь? Свою, например? Хотите ее продать?». Стушевался мой собеседник. Видите ли, чужую жизнь он мог бы и на доллары обменять. А свою…

Ветеран обвел взглядом зеленое колхозное поле. Бывшее поле боя. И продолжал:

— У жизни есть одна цена. Ее можно отдать только за честь Родины. И ее отдали мой старший брат, ваши братья, деды, отцы, мужья, сыновья. Чтобы зеленело это широкое поле, чтобы росли на земле новые села и города. Чтобы счастливы были люди…

Хорошо сказал ветеран! Я стоял рядом и смотрел на людское море, затопившее развилку дорог. Недалеко от меня прижался к отцу парнишка лет двенадцати. Он впервые в жизни был на таком митинге, митинге, посвященном войне, в которой участвовал и его отец.

Позже я узнал — это Виктор Александрович Меренков на встречу с однополчанами взял своего сына Юрку. Вместе они ездили по местам боев, вместе слушали выступления на митингах.

У многих ветеранов вся грудь в наградах. У Меренкова — всего три медали. Да и то: одна — за победу над фашистской Германией, а две — юбилейные.

Кто–то из однополчан спросил:

— Неужели за войну не было орденов? Виктор Александрович ответил:

— Как нет. Есть! Вот они, — показывает на Юрку, — да дома еще три сына. Это важнее всех орденов. Не вернись я с фронта, откуда им быть?

А не вернуться было так просто…

— Был я связистом, на мотоцикле доставлял пакеты из дивизии в полк, и обратно, — вспоминает фронтовик, — Однажды, в самый трудный момент боя прервалась связь с полком Баталова. Начальник штаба вручает пакет, приказывает: «Доставь Баталову. Сквозь огонь, но срочно!». Мотоцикл подбили сразу же, но меня не задело. Увидел лошадь без хозяина. Поймал, мчусь во весь опор. Рядом одна за другой две мины разорвались. Лошадь — насмерть, а я лишь колено ушиб. Остальные три километра добирался пешком. Но пакет доставил…