Леонид Емельянов - Под прицелом войны

Трагедия нисколько не образумила других. Через некоторое время группа старших подростков и зевак помельче (в их числе был и я) решила устроить за деревней костер. Насобирали всякого хлама, а внутрь кучи засунули малокалиберную мину. Руководил всем 15-летний Коля, сын моей крестной матери.

Костер в этот хмурый осенний день, как назло, разгорался медленно, и Николай несколько раз вставал на колени и раздувал огонь ртом. Но вот языки пламени прорвались наружу.

– Прячься! – завопили мальчишки. Но тот все еще медлил, демонстрируя свою смелость и надеясь, наверное, что до главного события еще далеко.

Но просчитался.

Грохнул взрыв. Веером взметнулись горящие, как мне показалось со страху, осколки (это были обыкновенные головешки) вместе с землей и остатками костра. Все попадали наземь. А когда очухались и осмотрелись, выяснилось, что у храбреца посечены осколками обе ноги до колен. Две недели ему пришлось провести на больничной койке. А ведь могло кончиться и похуже, сработай мина раньше, у головы отчаянного поддувалы.

Шалости со взрывчаткой множились. Несколько придурковатый местный парень, глядя на проделки деревенской мелкоты, тоже решил отличиться. Раздобыл где-то большую мину, завернул ее в свою изношенную замызганную фуфайку, затем положил все это под телефонный столб на охапку сухой травы. И поджег. Сам затаился неподалеку в борозде.

Мина рванула. Столб рухнул и оборвал провода, идущие из райцентра в Смоленск. На замолчавшую линию выехала аварийная бригада, которая поставила в известность милицию. Там решили: диверсия! Но, забрав с собой «диверсанта», быстро его выпустили. Поняли, с кем имеют дело. Больше он уже таких фокусов не выкидывал.

Развлечения с использованием взрывчатки притягивали молодежь, как магнитом. Сколько она погубила жизней, сколько детей сделала инвалидами! Смертоносное наследие войны продолжало калечить людские судьбы. Никто, к сожалению, не подсчитал эти потери, которые вроде как не имеют отношения к военным событиям. Но это все же их результат. Да, война кончилась с изгнанием фашистов. Но оружие еще долго не прекращало стрелять. Уже не в немцев, а в своих.

В округе почти не было пацанов, которые так или иначе не пострадали бы от оставленных войной предметов. Из снарядов и мин мы доставали порох и тол. Из корпусов бомбовзрывателей – металлические баночки с желто-зеленой массой внутри (видимо, тротилом) и капсюлем посередине.

Извлечение их требовало большой осторожности. Прямо над капсюлем находился острый боек, упиравшийся верхней частью в сжатую пружину. Стоило при работе потревожить стопор, сдвинуть его ненароком с нейтрального положения, как освободившийся ударник с силой бил по воспламенителю. И тогда поминай, Федя, как звали!

Добыв заветную баночку, готовили подрыв. Если взрослые находились в поле, то в самом центре деревни, у сажалки. Делалось это так: баночку присыпали порохом и накрывали каской. А вместо бикфордова шнура отводили в сторону пороховую дорожку. Поджигали ее и прятались за греблю.

Взрыв подбрасывал каску метров на пятнадцать-двадцать вверх. Как только она опускалась, вся компания наперегонки мчалась к месту падения. Каждый хотел видеть результат первым. Передавая затем стальную полусферу из рук в руки, с восхищением рассматривали многочисленные пробоины. И удивлялись, сколько мощи таил в себе заряд, размером не больше рюмки.

Родители, разумеется, гоняли нас за такие проделки, но они не прекращались. Мое личное участие в них закончилось после двух происшествий, последнее из которых имело печальные последствия.

Сначала взорвался в руках самопал. Осколки, к счастью, меня не задели. Но сам бог, видно, посылал дружеское предупреждение. А несколько дней спустя мы с братом и соседом Шуриком, самым старшим из нас, отыскали у окопов очередной бомбовзрыватель, уселись в деревне за большой круглый камень и занялись привычным делом. Стали разбирать.

Сначала развинчивал я. Баночка, как назло, долго не поддавалась. Было видно, что с одной стороны резьба маленько проржавела от лежания на сырой земле. Пришлось слегка пристукнуть бурым местом о валун. Но и это не помогло.

– Стукни посильнее, – посоветовал Шурик. – Не бойся!

Но я успел уже ощутить какой-то неприятный кисловатый запах, появившийся после удара, и наотрез отказался от новой попытки.

– Эх ты, трус! – укоризненно произнес сосед. – Дай мне!

Он решительно забрал из моих рук взрыватель и обрушил его на камень. Перед глазами сверкнуло пламя, и раздался гром. Инстинктивно вскочив, я бросился к дому, находившемуся почти рядом, не далее пятидесяти метров от камня. По пути почему-то захромал и, толком еще ничего не соображая, мельком взглянул на свои босые ноги. С правого колена тонкими ручейками стекала кровь. Боли не чувствовалось, но при виде ранения слезы полились сами собой. С громким плачем я заковылял дальше к родному порогу.

Дома, естественно, тоже услышали взрыв. Навстречу выскочил встревоженный отец. Подхватил меня на руки и, зажав своей широкой ладонью раны, понес в избу. На ходу сорвал с вешалки белое полотенце и плотно обмотал покалеченное колено. Теперь оно уже крепко болело, и родители успокаивали меня как могли.

Досталось и соседу. Осколками ему сильно покорежило кисть правой руки. Три пальца врачи потом полностью отняли, и он, заядлый курильщик, цигарку вынужден уже был скручивать только обрывком большого и мизинцем. Кусочек металла чиркнул его и по коже виска. Царапина пустяковая, но при этом был задет кровеносный сосуд, поэтому крови вытекло немало.

– Бежала, как из поросенка! – охотно рассказывал он потом ребятам, не придавая большого значения быстро затянувшейся после перевязки ранке. А ведь осколок вполне мог угодить и в глаз.

Все мы, впрочем, подвергались такой опасности, склонившись над камнем.

Брат мой отделался испугом. Думаю, что немалым. И сам взрыв, и наша кровь, и слезы, и поднявшаяся вокруг паника – все это враз пришлось ему испытать в свои шесть или семь (в точности уже не помню) лет.

Не мешкая, отец запряг лошадь в телегу и повез нас вдвоем в Касплянскую райбольницу. Семь километров по тряской дороге. У отдела милиции дежурный шутливо и в то же время участливо поинтересовался:

– С какого фронта?

– С Калининского, – в тон ему коротко ответил папа, поскольку сам там воевал. Теперь ему было не до длинных разговоров. Он гнал и гнал лошадь вперед, несмотря на наши стоны.

В больнице врач под частые мои вскрикивания размотал полотенце и осмотрел раны. Их было двенадцать. Одна шириной около двух сантиметров, остальные поменьше. Место чуть выше сгиба колена выглядело похожим на сито. Оно отдавало пульсирующей, дергающей болью.