Леонид Емельянов - Под прицелом войны

Родился 23 сентября 1934 года на хуторе близ деревни Прудки Починковского района Смоленской области. Исследователь в области ботаники и экологии растений. Основатель белорусской флористической школы. Академик НАН Беларуси. Доктор биологических наук, профессор. Заслуженный деятель науки. Лауреат государственной премии в сфере науки.

Всегда с болью в сердце я воспринимаю любое упоминание о войне. Да, война – это страшное зловещее событие, разрушающее все вокруг, делающее одних людей орудием зла и насилия, коверкающих и ломающих судьбы других. Жутко вспоминать многокилометровые колонны пленных, слезы и натруженные руки женщин-вдов, получивших похоронки на своих близких, свежие могильные холмики вдоль проселков и большаков, подорвавшихся на минах и снарядах мальчишек-сверстников.

Но в самом начале война громыхала где-то далеко от нас. И только тогда, когда наши истребители, поднявшиеся с Шаталовского аэродрома, подбили немецкий бомбардировщик (примерно через неделю после начала войны) и посадили его вблизи райцентра, война вдруг стала явью. Все взрослые и особенно мы, дети, с нескрываемым любопытством смотрели на большой самолет со зловещими черными крестами, оцепленный милиционерами, и его членов экипажа – настоящих немцев-фашистов, одновременно надменных и испуганных.

Далее события развивались очень быстро: вечерами и ночью мы видели зарево полыхающего Смоленска, со стороны Белоруссии потянулись колонны беженцев. Многие из них останавливались в нашей деревне и рассказывали об ужасных картинах, увиденных на пути бегства. И сами мы уже нередко наблюдали эскадрильи самолетов-бомбардировщиков, летевших по направлению к Москве. И, наконец, где-то в начале июля после сильного артиллерийского обстрела на одной из близлежащих дорог появилась колонна немецких танков. Они прошли от начала до конца деревни и развернулись назад. Танки имели зловещий вид, в открытых люках стояли самодовольные немцы-танкисты в черной форме. Это, по всей вероятности, был разведывательный отряд армии Гудериана. Кстати, в период Смоленского сражения и кровопролитных боев за «ельнинский выступ» в нашей деревне около месяца находился штаб фельдмаршала. По этой причине деревня была заполнена немецкими солдатами полевой жандармерии.

Наступили дни немецкой оккупации. Отовсюду с окрестных сел, расположенных ближе к партизанским зонам, доходили слухи о бесчинствах немцев. У нас, к счастью, жизнь проходила спокойно, внешне деревня жила своей обычной жизнью. Более того, на первых порах по любой жалобе жителей власти предпринимали меры против фактов мародерства, даже выплачивали денежную компенсацию. Однако в конце первого года войны, после разгрома немцев под Москвой, ситуация изменилась – оккупанты стали злее, и жители деревни старались не попадаться им (особенно военным патрулям) на глаза.

Но и в русле оккупационных порядков жизнь продолжалась, даже начала функционировать начальная школа, в первый класс которой я поступил в сентябре 1942 года. Учительница была местная – Евдокия Никитична Калинкина. Новых учебников не было, и пользовались чудом сохранившимися советскими, разумеется, проверенными немецкой цензурой, в которых были заклеены некоторые рисунки и портреты советских вождей. Происходящие события в школе не обсуждались. Курировал ее какой-то военный чин в офицерской форме, который при каждом визите передавал нам школьные принадлежности, а позже привез и учебники уже немецкого издания. Собрав хорошо успевающих учеников, он подолгу беседовал с учительницей и задавал нам вопросы. Я думаю, что наша школа была образцом какой-то экспериментальной тестовой школы селекционного направления, с целью последующего «онемечивания» оккупационных территорий.

Пропитание зарабатывали, занимаясь сельским хозяйством – колхозную землю разделили всем жителям. Нам как малосемейным досталась, помимо приусадебного огорода, узкая полоска пахотной земли шириной три метра и длиной более километра (между двумя речушками) на водоразделе за деревней. С утра до ночи мы все трудились на этой земле. Как я уже отмечал, на игры со сверстниками времени оставалось немного – все были заняты трудом.

Иногда мы и тяжелую физическую работу превращали в игру. Самым желанным мероприятием была у нас заготовка и доставка торфа из болота на топливо зимой. Мы смастерили одноколесные тачки, грузили на них мешки с кусками торфа и гуськом возвращались в деревню; и так один-два раза в день, когда были свободны от основной работы. С удовольствием пасли также лошадей в ночном. Собиралась компания 5—10 мальчишек, и с превеликой радостью мы мчались на лошадях к месту пастбища. И там, вдали от взрослых, проводили время по своему усмотрению, пока не уставали. А потом дружно вповалку засыпали.

В один из таких счастливых дней произошла трагедия. Ребята постарше из разряженного минометного снаряда выплавляли тол, поджигали и с таким ярко горящим факелом обходили ночью лошадей, отпугивая волков и просто балуясь. Это было уже привычное занятие. Но на сей раз в одном из снарядов головка со взрывателем не вывинтилась, как обычно, а обломилась (взрыватель остался в снаряде). Этого мальчишки, очевидно, не заметили и положили снаряд в костер, чтобы извлечь тол. Неожиданно раздался страшный взрыв, и всех нас отбросило от костра. Многие из ребят погибли на месте, другие получили тяжелые ранения.

Я чудом остался жив, потому что в числе младших по возрасту «минеров» был оттеснен старшими от костра (соблюдалась иерархия) и получил меньше разлетающихся осколков. Тем не менее, три из них остались во мне на всю жизнь. Немец-фельдшер, хотя и был педантичным, но все же не доглядел их при обработке ран в маленьком детском теле. Взрыв тот стал трагедией для всей деревни и особенно для родителей погибших и раненых ребят. К сожалению, подобный случай повторился и в соседней деревне Пивовке, но там из 7–8 мальчишек никого не осталось в живых.

А на следующий год едва не произошла трагедия в нашей семье. Поздней осенью 1942 года мы вернулись после очередного выселения в родную хату, которую до этого использовали немцы. Первым делом мама решила нас искупать. Сначала провела санобработку и уложила меня в постель в передней части хаты. Затем искупала сестричку и повела в дальнюю комнату укладывать ее спать. И в этот миг грянул взрыв. Печь, на которой только что нас купали, разлетелась вдребезги, а корыто и часть кирпичей взрывной волной впечатало в потолок. Возможно, со стороны немцев это был злой умысел. Но не исключаю, что какой-то немец-разгильдяй просто забыл взрывное устройство, которое чуть не погубило всю нашу семью. На волосок от смерти мы оказались и еще раз – при ночной бомбежке склада с боеприпасами на нашем деревенском кладбище. Тогда бомба угодила в сарай и ранила корову. Но бог опять нас миловал, и мы чудом остались живы.