Леонид Емельянов - Под прицелом войны

Повезло нам и в конце оккупации. По поведению немцев в нашей деревне было видно, что назревают серьезные события не в их пользу, что они собираются отступать. Срочно было объявлено, чтобы все жители окрестных деревень собирались на перекресток у шоссейных дорог Смоленск – Рославль и Починок – Монастырщина. Поскольку в деревне мужчин не осталось, то женщины, поддавшись общей панике, ринулись с детьми к пункту сбора. Но нашлась какая-то разумная голова, которая сообразила, что немцы собирают нас, чтобы расстрелять, и посоветовала бежать от этого перекрестка куда подальше. Что люди и сделали, рассеявшись по отдаленным деревням, зарослям и оврагам.

Наша семья остановилась в кустах возле деревни Горбачево. Мы вырыли, как положено, яму-окоп, закрыли ее ветками, одеялами, подушками и другими вещами и разместились в ней сами. Вскоре началась мощная артиллерийская стрельба с одной и другой стороны. Снаряды падали вокруг. Один рванул совсем рядом – осколком смертельно ранило корову-кормилицу. Второй угодил прямо в окоп и не взорвался. Тогда мы этому не придали значения: остались живы – и хорошо. А теперь подумать страшно, что тогда могло бы с нами случиться.

Судьба берегла нас и в дальнейшем… Где-то совсем близко пошли в атаку наши части. Это было явление жестокое и страшное. Сентябрьской ночью почти рядом слышался сплошной яростный гул-хрип – не было криков ни «За Родину!», ни «За Сталина!», кругом стоял отборный русский мат…

Война постепенно уходила на Запад…

Когда мы находились в «беженцах», людская молва донесла до нас сведения, что наша деревня сгорела. Каждый надеялся, что эта беда коснулась кого-то другого, но не его. Так думали и мы. Но когда добрались до соседней деревни Обухово, надежды наши полностью были развеяны – встретившиеся односельчане в один голос сообщили, что Прудки сгорели полностью, не осталось ничего.

Со страхом, тревогой и любопытством (а может быть, что-то уцелело?) мы с мамой вошли в деревню и увидели вдоль главной улицы лишь обгоревшие деревья и ни одного строения. Подошли к своей усадьбе и к пожарищу на месте хаты – еще дымились отдельные очаги и стоял зловещий запах гари. Мама, раньше спокойная, вдруг с истошным криком упала наземь: «А как же мы будем жить, что с нами будет?!» До этого я видел ее в таком же состоянии только один раз, когда наш деревенский почтальон передал ей извещение о гибели отца. Уже повзрослевший с того времени аж на три года, я бросился утешать ее: «Не плачь, мама, я скоро вырасту, стану летчиком, буду жалеть тебя!..»

Немного успокоившись, она поднялась, и мы подошли к погребу, находящемуся в глубине двора. Открыв заваленный вход, увидели, что он наполнен всякой полезной всячиной, и мама со слезами на глазах бросилась обнимать и целовать меня. Радость ее была не удивительной – в яме-погребе находилось много нужных нам вещей: одежда, утварь, посуда, съестные припасы, основная часть собранного урожая зерна, инвентарь и многое другое. Словом, то, что мне – тогда восьмилетнему ребенку – удалось тайком натаскать. Дело в том, что мы со старшими по возрасту мальчишками незадолго до этого несколько раз прокрадывались в покинутую деревню. Там, не упуская из виду немецких часовых, незаметно пробирались каждый к своей избе, а через определенное время собирались вместе за деревенским кладбищем и возвращались в лагерь к родным. Именно во время этих «рейдов» и были перетащены в погреб вышеуказанные припасы. А все, что был не в силах перенести, вытащил в огород.

Вспоминаю первый такой визит: в деревне в нашем конце ни живой души, только вдали, ближе к центру, суетятся немецкие солдаты, гудят автомашины. Первым делом я нарушил то, что всегда было в доме запретным: съел вершки сметаны в кувшинах с молоком, поискал по шкафам и полкам сладости, попробовал на грядках перезревшие семенные огурцы. И только затем взялся за работу по спасению домашнего скарба.

Погоревав и успокоившись, видя ужасное содеянное немецкими оккупантами, мы с мамой потащились к бывшему административному центру деревни. Усадьбы сельчан мы узнавали по остовам печей и прежним приметам. На некоторых из них безутешно копошились хозяева, что-то выбирая из пепла пожарища и грустно отвечая на приветствия. Вокруг стоял зловещий запах гари.

Пройдя всю деревню, остановились возле обгоревших деревьев сада на месте дедушкиной хаты. А вот в центре деревни, возле бывшего здания сельсовета и школы обнаружили прочные бетонные здания, которых раньше не было. Мы видели их впервые, так как эта часть деревни при немцах была запретной и охранялась часовыми. Как впоследствии оказалось, именно здесь размещался штаб командующего 10-й немецкой армией фельдмаршала Гудериана. Для размещения штабного хозяйства были возведены новостройки. По всей вероятности, это же обстоятельство сыграло драматическую роль в судьбе наших Прудков.

Увидев знакомых сельчан, таких же горемычных, и пообщавшись с ними, мы пошли в сторону от главной улицы к единственной чудом уцелевшей хатке старушек-сестер Язиковых. В числе других нас скромно приютили, выделив метра полтора «жилплощади» у стены. В этих условиях мы жили вплоть до наступления осенних морозов. Мама с утра уходила в поле убирать картошку, а я вел «хозяйство», нянчил сестричку, один-два раза в день навещал маму в поле и помогал ей.

Основной проблемой было – как пережить ближайшую зиму, и тут основная забота ложилась на плечи матерей. Именно у них – скромных сельских тружениц, преимущественно вдов, проявлялась исключительная инициатива и высокая степень самосохранения. Как-то мама вместе со своей подругой-соседкой обнаружили рядом с разбомбленным мостом переправу из деревянных брусьев и досок. С невероятным трудом и божьей помощью они разобрали построенный саперами деревянный настил. Тут как тут появились сельсоветские начальники, которые конфисковали значительную часть «стройматериала», пригрозив привлечь за противозаконные действия. Но кое-какое количество удалось оставить, и, как оказалось, этого было достаточно для сооружения землянки.

И вот вся наша семья – мама, бабушка, возвратившийся после отбывания трудовой повинности дедушка и особенно я (в поле я не работал, потому что нянчил сестричку) начала интенсивное строительство. Когда мы закончили подготовку котлована в саду, нашу «стройку» посетил какой-то местный «строительный спец»: «Паслухай, Титов (прозвище дедушки от отчества Титович), нашто ты так робишь, как ты у ету яму будишь захадить? Вун рядом гара, урывайся у яе; у тябе будуть тольки три стяны у зямли, а чацвертая сухая: святлица и толька!»

«Бациллы» сомнения на все последующие дни одолели нашу «строительную бригаду». Все обдумав и взвесив, дедушка принял решение – строить землянку в горе, а значит, рыть новый котлован. Прежний в саду в процессе напряженной основной строительной работы понемногу засыпали.