Алексей Шерстобитов - Шкура дьявола

– И халат свой тоже снимешь?… – Халат полетел на пол, два человека, один отвыкший от прикосновений и женских ласк, а второй, будучи очень привлекательной женщиной, вообще, в свои почти двадцать, ни разу не познавшая сердцем серьезных отношений, а телом мужских объятий, слились воедино.

Время растерялось и пропало совсем, и прежде чем снова участилось дыхание, они еще долго шептались перемежая это поцелуями, резкими вздохами и продолжительными выдохами…

… Давно с Алексеем не случалось подобного – уже полдень, а он и не думал вставать. Произошедшее вчера, не укладывалось в рамки правил, выработанных за последние несколько лет. Некоторые контакты с двумя женщинами, после смерти Милены были, но один закончился быстро сами собой, а второй смертью, почти ставшего близким, человека – искали его, а погибла она! Такие финалы пугали, потому что других пока в серьезных отношениях с женщинами, не получалось.

«Чистильщик» уже давал себе зарок, что не будет больше пробовать, тем самым рискуя чужими жизнями, но кто же знал, что нищий мальчик, окажется прекрасной девой – ннн-да, человек предполагает, а Господь – располагает.

Слишком многое изменилось для Алексея за эти сутки, и слишком многое могло стать последствиями! Думать об этом ему не хотелось, и он решил, что лучше вкушать дары вдруг открывшейся и тянувшей к себе жизни, жизни настоящей, полной общения с небезразличной ему женщиной, сексом, вкусными обедами и всем, что к этому прилагается – ииии… кажется он был влюблен!..

… Проснувшись первый раз на большой кровати своего дома, он прислушался – показавшаяся полная тишина оказалась обманчивой. «Гаврош» отсутствовала на ложе, но где-то еле слышалось копошение – кажется в той спальной комнате, где еще не была ни одна женщина и где «Солдат» сам не разу не прилег на кровать, лишь иногда позволял себе задержаться на несколько часов, устроившись в тени на мягком, глубоком кресле, напротив фотографии Ии, весящей на стене над всегда застеленной постелью…

Обмотав вокруг бедер полотенце, и босиком тихонько подкравшись к двери, он заглянул в щелку: действительно – «восток дело тонкое». Весь возможный траур, пронизывающий еще вчера это помещение, пропал – она рисковала, но безупречно следовала своей интуиции, а та требовала кардинальных перемен, как и все остальное. Характерно, что и сам хозяин дома слышал то же самое и от своего внутреннего голоса!

Старых простыней как не бывало, появился стол, окно освободилось от темной тяжелой материи штор, красиво собранных по краям, что впустило непривычные для этого помещения, потоки света, льющиеся водопадом восторженного обновления и оживления.

Теперь здесь все: освобожденный от алькова, вышитого шелковыми нитями, витраж из цветных стекол над постелью, и зеркала на огромных раздвижных дверцах шкафа, картина, с обнаженной Валькирией, отдыхающей в Валгалле с недавно принесенным ей с поля боя погибшим героем-викингом, талантливо написанная с добавлением жирных штрихов, нанесенных мастихином, совсем не оставляющих неприятного осадка, но придающих объемность, до портрета, когда-то любимой женщины и их общей свадебной фотографии – все, где раньше чувствовался налет смерти, расцветала жизнь, исходящая из мощной живописи, через мелко и старательно прописанные образы двух воинов: женщины и мужчины.

Теперь лучащее из преобразившегося мальчика-голодранца, освещающее все, что касалось его жизни, с этого момента получало другое направление.

Художник, упрашивающий купить эту картину Алексея, видя что она ему понравилась, правда вешать ее тогда было совершенно не куда, даже сбросил вдвое цену, в конечном итоге взял произнесенной сакральной фразой, возможно случайно оговорившись, а возможно…, кто знает:

– Если бы это могла видеть ваша супруга, то ей обязательно понравилось бы… – Через пол часа «Солдат» уже вез этот трофей, еле поместившийся в машину, ибо размеры полотна были грандиозные – 1,8 на 2,5 метра…

…Стол был накрыт, не понятно как и когда, приготовленными, руками новой хозяйки, яствами. Все блестело: и стилизованные под старину, коричневого дерева балки, венецианская штукатурка на стенах, и уже упоминаемые зеркала, подсвечники, с еще нетронутыми свечами, и даже выпуклая на сборках ткань гобеленовых штор.

Балдахин и скатерть отдавали серебряными и золотыми блестками. В камине потрескивали дрова, и удивительно – на его приступочке грелись два огромных, любимых хозяином, больших бокала старого Богемского хрусталя, купленного в антикварном магазине и подходивших под коньяк. Она знает, что его пьют чуть подогретым – ничего себе бомжик!

Вообще эта девушка иногда поражала своей начитанностью, воспитанностью и знанием всего, что должна знать женщина в возрасте никак не меньше лет сорока с соответствующим опытом, причем, прожившая в более – менее аристократическом доме, бывавшая не только в России и прежних советских республиках – ну да это скорее огромный плюс, чем минус.

…Все это венчал, выбранный ей, во время одной из их редких вылазок в город, в магазине нижнего белья, почти прозрачный наряд в шотландскую клетку неизвестного клана, через который при желании можно было рассмотреть большинство подробностей по-настоящему очень женственного тела.

Все, от чулок, крепившихся к пояску, до цветочков, вставленных в простенькую прическу, уже успевших прилично за это время отрасти, иссине-черных густых волос, было продумано, сочеталось и было направлено на необходимость произвести впечатление на Алексея, столь же неизгладимое, как и шокирующее…

Полюбовавшись сквозь щель между дверью и косяком, первый мужчина в ее жизни, решил не нарушать неожиданность подарка, и отправился на цыпочках обратно. Тем более, ему нужно было подумать, как теперь строить их отношения, где жить, что рассказать о себе, хотя кажется она уже знала больше других, да и вообще о многом, а для начала, неплохо было бы отвыкнуть жить бобылем, или точнее сказать – бирюком. Иии…, теперь кажется становился понятным вчерашний сон в бане.

Удивительно, как легко (многое кажется легким, оборачиваясь назад) получилось переступить ту пропасть, разросшуюся за годы без Ии и Милены, и вчера так неожиданно, хотя и предсказуемо, растаявшая, как снежная крепость по приходу весны. Именно Весны – ведь отец с матерью дали ей именно это необычное имя: он японец и она полька, наверное ядерная смесь, настолько необычная, что семья их развалилась, как только отец окончил свою дипломатическую службу в посольстве Японии в СССР. Годы скитаний начались почти сразу и в четырнадцать лет совсем юная девушка осталась совершенно одна, после смерти матери.