Алексей Шерстобитов - Шкура дьявола

А смерть, что ж, еще позавчера считал ее неплохим выходом, а сегодня?… А сегодня подумал, что должно быть странным ощущение понимания, когда она постепенно овладевает тобой, шаг за шагом… не долгое время, а скажем в течении дня, может чуть больше, когда сам факт ее пришествия уже становится очевиден, и там всякая разная надежда в этом мире уже не при чем, теперь эта надежда уже о том мире, куда вот – вот тебя сопроводят. Ведь многих охватывает непреодолимый ужас: как это, ведь вот он я, и вдруг меня нет! Ни его, ни другого. Просто был в этом мире, и вдруг мир остался, а тебя в нем нет! Все, что тебе принадлежало, теперь обходится без тебя, все и всё… обходится без тебя, а скоро твое присутствие и вовсе забудется. А то, чем ты был поглотится сначала землей, потом червями, а после…, а после ты тоже сможешь принести пользу людям в виде удобрения для их цветочков…, но это кажется будет не скоро. Хотя в школе тоже говорили, что вам молодым еще рано думать о том, о чем мы старики, иногда бредим… На деле то бредили мы, а они о неизбежном и фактическом, о том, что не требует доказательств и коснется каждого…, по крайней мере здесь.

Страх! Страх рождается там, где есть поначалу непонимание, рождающее опасение, примеряемые к себе, боясь и пытаясь избежать… Чего бояться, если смерть неизбежна, если мы уже рождаясь, начинаем умирать, и в процессе жизни, так сказать, по чьей-то милости, чтобы привыкнуть, во время болезни или серьезной травмы на время к ней приближаемся… Правда старательное отмежевание от нее, и забывчивость до неприличия о ее приходе в каком-то будущем, позволяет запамятовать о ней, а то и вообще дойти до утопичного: «Когда она придет – меня уже не будет!».

Кто не боится? – Кто не верит в жизнь вечную или понимает, что она пройдет в муках и терзаниях. А если нет?… Ну вот я же равнодушен…, даже если придется помучится перед тем, как исчезнут совсем…, ну муки, пытки и все такое – это временное и когда-нибудь закончится, в конце – концов, все заканчивается, что имеет начало!.. Знаю, что я боюсь!.. Вот оно – не окончить свою жизнь смертью, а не иметь возможности при жизни использовать свой потенциал, будучи при этом совершенно работоспособным, крепким и здоровым, не иметь возможности принимать решения за себя, но все именно так и происходит, в месте, которое обозначаемом табличкой «пожизненное заключение»…

Екер-макер – я стал человеком, который этого опасается! А ведь таких не так много! Даже сегодняшнее состояние кажется по сравнению с тем лучше в разы…, лучше…, вот она – смерть, которая пугает; смерть при жизни, и кажется избежать ее невозможно…, но ведь такая жизнь…, нет это не жизнь, но искупление! Какое там искупление, когда на втором десятке срока, а может и раньше, то, что было прежде человеком, уже перестает понимать что происходит…, зачем происходит, а главное почему! Наверняка весь мир, после таких пыток становится виноватым, и уж те, кого он знал, точно хуже и так далее…

Смерть – это конец жизни…, не лучше ли он, чем такая жизнь похожая на смерть, смерть при жизни… Ужас, лучше ее рука сжимающая кадык и раскрытая пасть высасывающая последние соки!.. Да нет, она не так страшна, хотя бы потому что и сама небесконечна…, а потом я видел ее со стороны, правда не глазами тех, кого убивал…, но их взгляд… – он не всегда выражал страх, и некоторые находили силы улыбаться… улыбаться… Многих, многих я сопроводил и передал в руки «костлявой». Но почему так, тот кто видел ее, а я же ее видел и не счел ужасной, скорее почти не осязаемой и невидимой…, вон наркоша, буквально в шаге от нее, а не пугается и не стучит зубами от ужаса, может быть это потому, что физическая боль сейчас затмевает все, чтобы не запомнить эту личину и от страха не бросить непреодолимую страсть… Кто знает, кто знает…, кто-то ничего не знает, а я… – тем более.

Если думать о перспективах, то…, то перспектив, о которых стоит задумываться, просто нет… В одном я уверен – в смерти…, и что бы не случилось, обязательно наступит время, когда она придет! Добро пожаловать, мадам…, добро пожаловать! Хм…, а почему мадам, как она вообще могла стать «мадам», может быть – мадемуазель? Нет, пожалуй мадам – слишком занята работой, и очень давно, хм…, кажется даже несколько смешным…, а именно с тех пор, как появилась жизнь. Но ведь сначала жизнь должна была стать понятием вечным, да в принципе вечное и есть, в конце – концов, мысль и знания безвременны, а душа…, а кто сказал, что в душу я не верю и в ее вечное существование… – тоже верю… Бог – это пока категория не изученная… хм…, да кажется и не постижимая в принципе…» – в двери повернулся ключ и застучали цепочки, Алексей открыл глаза:

– Ну вот, вечность, вечностью, а быстротечная телесная посредственность еды требует! Эй, закумаренные, трескать будем?…

Камера тюрьмы, куда перевезли по прошествии 36 дней после ареста Алексея, показалась ему приличным местом, вопреки ожиданиям. Небольшое помещение, примерно два с половиной на четыре метра на четверых человек, позволяло вести достаточно сносный образ жизни и даже иногда спортивный. Ущемленные условия подвигают к рациональным причудам и невероятной целесообразности.

Питание, благодаря местному магазину и сорока килограммам ежемесячных передач на человека, было достаточным. Этим количеством оказалось возможно поддерживать себя и еще пару человек в неплохом состоянии, если, конечно, не попадался какой-нибудь кишкоблуд, уничтожающий продукты, только ради их уничтожения, именно в своей утробе.

Среди сокамерников выделялся особенно говорливый, ранее сиделый, а потому и чувствовавший увереннее остальных «первоходов», на деле «штемп», этакий бывалый возомнивший о себя в виде без пяти минут «вором в законе», что проверить через стены этого централа было нельзя и оставалось лишь подлавливать его на всевозможных несоответствиях и противоречиях, чтобы понять кто же он на самом деле.

«Солдат» стал его главной мишенью, очевидно направляемый местными операми для выяснения всего, что можно выяснить. В очередном разговоре, когда как обычно Вадима Резникова никто не слушал, а потому говорил он сам и сам же себе отвечал, прозвучало следующее:

– Слышь, Лех, ну тебе ж наболтают – мама не горюй! Это ж «пыжом» голимым пахнет… Леха, я тебе…, братулец, кричу без балды – это… не…, ну это ж надо так угреться – чалиться до конца жизни… В натуре тебе фартануло!..

– Ты что, завидуешь?…

– Да я… – пятериком отделаюсь и «откинусь». [62]И то, это если до «звонка»…, [63]а по другому нам и неприемлемо, [64]но ты Леха не гони, десятку отвесишь, а там уже на легках… А ваааще… – И уже приблизившись, по заговорщически: