Алексей Шерстобитов - Шкура дьявола

Проснулись оба одновременно – черед полтора часа, а точнее их разбудил голод, утолив который, они возобновив сценарий, примерно тех же действий, произошедших почти два часа назад, любви и чувственности, вновь погрузились с наслаждением в царство Эроса, с вновь плавным переходом в соседнее королевство Морфея.

Так закончился этот марафон смерти, длившийся почти двух суток, успев вместить в себя события, которые у большинства людей Провидение распределяет на течение всей их жизни!.. И сколько еще их будет?

Утро следующего дня, а если быть честным, то уже день, бывший в самом разгаре, начался мощным вдохом и приятными ощущениями отдохнувших мозга и тела. Несколько секунд наслаждения давно не испытываемого – наверное последний раз в день смерти Ии, и с ней же, приятно пробежались по всему телу! Лишь только «Солдат» вспомнил это имя и все связанное с ним, а значит и с лучшими годами его жизни, прибывающие воспоминания начали накладываться мощными пластами в вперемешку с переживаниями и тяжелейшими мыслями, накопившимися в последние времена.

Крайний слой вчерашнего в памяти накрыл темной пелериной все впечатления легкости и приятности сегодняшнего пробуждения.

Узнанное вчера о подробностях самого страшного дня его жизни снова начало перевертывать конструкцию причинно-следственных связей окружающего сегодня мира. Григорий в своей статусности, выстроенной Алексеем, резко перебрался из человека, которого он, пока, вынужден был терпеть, в проявляющегося врага – человека, который возможно и стал причиной тогда произошедшего. Останавливало что либо предпринять в отношении его жизни лишь то, что именно он остановил расправу над ним и Миленой, но что-то теперь подсказывало, что им и организованную.

Вчера «Женек» успел сказать, что именно «Гриня» дал приказ «Усатому» задержать отъезд семьи Алексея в Питер, что и закончилось трагедией. Правда было якобы сказано, что пройти это должно осторожно, но как именно – это представить просто не возможно! Что значит «осторожно»?! То есть, кто-то должен подойти и запретить уезжать, и это обращаясь ко взрослым и свободным людям?! Да кто вообще что-то может запретить?!

Теперь уже «Сотому» все это казалось бредом, просто не реальным в принципе, но как-то произошедшем. Уже выходя на улицу, он никак не мог собраться, что бы прогнать от себя навязчивость противоречивости происходящего: те кто жить не имеют право – живут, а кто должен – умирают. Разумеется в число первых он справедливо зачислил и себя, правда с небольшой оговоркой – до поры до времени: еще не всех наказал, а дальше…

…По пути стояла старая церковь, почему-то потянуло войти в нее, как правильно это делать «Солдат» так и не усвоил, но его, проходящего мимо ларечка в притворе, окликнула служка и поинтересовалась не нужны ли ему свечи и объяснила, что вообще-то служба будет только вечером, на что молодой человек спросил:

– А просто постоять нельзя, знаете…, что-то на душе тяжело, прямо тьма какая-то.

– Тьма – это потому, что покаяния не имеешь. Исповедовался когда-нибудь?

– Да вроде нет…, да я даже не знаю с чего начать… Ну что, пройти то можно?

– Ну ка, подойди ка… вот тебе молитвенничек… – вот этот вот канончик прочти, авось полегчает. Только вдумывайся… и не хулиганить там! У нас протоиерей знаешь какой строгий… у-у-у… – иди, иди в уголочек встань…

– Спасибо, бабушка…

– Не спасибо – спасиБог… и тебя, милочек… Господиии!.. Какой молодой, а уже потерянный, спаси Господи, душу его грешную!.. – Последнее было сказано уже в след уходящему и расслышано мужчиной, сжимающему молитвослов, не было.

Выбрав уголок, недалеко от распятия, по совпадению (по совпадению ли) именно там, где приносят бескровные дары «за упокоение» и вставив в специальные углубления свечи, только что приобретенные и сейчас зажженные, неумело перекрестившись, подумал: «Что я делаю?!» – Алексей начал запинаясь, про себя произносить не спеша слова «Канона покаянного ко Господу нашему Иисусу Христу».

Слова читались, но не складывались в смысл и, как будто, пропадали где-то, так и не доходя до разума, мысли же текли самопроизвольно и плавно, обвиваясь вокруг образов Ии, сына, Ярославны, Ильича и почему-то Сан Саныча, того самого молодого лейтенанта. «Сотый» не мог найти успокоения, не находя его в наказании виновных, и не в любви Милены – женщины, к которой отношение свое понять пока еще не мог, но очень привязался и заботился о ней, даже больше, чем о сестре.

Он читал, и параллельно этому, перебирал в памяти все, что сделал не так или что вообще не сделал, хотя мог и должен был, где не сдержался, разозлился, кого обидел или оскорбил. Список всего этого был, каким-то нескончаемым и при каждом слове, обозначающем то, от чего совесть его восклицала самообвиняющим недовольством, а в груди все больше и больше накалялся комок, разогревая не сердце, а что-то за ним – не анатомическое, не материальное…, но он читал и читал, пока не заметил, что зациклился на каком-то странно звучащем абзаце, в конце которого была приписочка в кавычках (Дважды): «Како не имам плакотися, егда помышляю смерть, видех бо во гробе лежаща брата моего, безславна и безобразна? Что убо чаю и на что надеюся? Токмо даждь ми, Господи, прежде конца покаяние.» – Комок раскалившийся до предела, выплеснулся какими-то неконтролируемым потоком слез. Их и слезами-то назвать было нельзя – «Солдат» не мог их видеть, но явно чувствуя их солоноватый привкус, подумал: «Не кровь ли это…, Господи! Чем же я стал?!» – Ответом была раздавшаяся тишина, испугавшая каким-то вакуумом незаполненности, он огляделся – воздух казался не совсем прозрачным, но насыщенно густым.

Дом Господа не был пустым, и Алексей почувствовал, что не один…, оглянулся еще раз и вдруг, прямо в полушаге увидел стоящего батюшку, еще молодого или выглядевшего молодым, но взором явно казавшимся умудренным. Взгляд располагал к себе и к беседе:

– Человек не бывает один…, дааа, иии всегдааа, если захочет, то может почувствовать это. А у вас слезы покаяния – давно такого не видел у таких, как вы. Все мы грешны, брат мой, все, и не нам судить кто больше, а кто меньше…, дааа. А знаете у кого считается покаяние идеальным?

– Нет, батюшка… Вы извините…, я сейчас уйду…, знаю что не положено…

– Дом Божий для каждого открыт в любое время, а считать, что для покаяния нужно подбирать время удобное для кого-то вовсе – совершеннейшая глупость. Вот разбойник, распятый рядом со Христом – Господом и Спасителем нашим, не задумывался о времени раскаяния – как захотел, так и преступил, но на то была воля Божия. И его-то покаяние Святые отцы Матери-Церкви и считают идеальным. Представьте себе…, дааа…, вот так вот, всю жизнь свою зло творил, а перед самой смертью разглядел Спасителя и…, и между прочем первым в рай попал…, дааа…