Илья Габай - Письма из заключения (1970–1972)

Илья.

8.6.71

Здравствуй, Леночка!

‹…› Из материалов, имеющихся в моих номерах «Былого», я никак не мог понять, почему именно Суханову одному только и был утвержден Его Имп<���ераторским> Величеством смертный приговор. Но и в тех скудных наметках, которые имеются, все равно он выглядит симпатично. У знакомых моего знакомого есть, кажется, все номера «Былого». Выйду на свободу, и если сохраню соответствующий душевный настрой, обязательно окунусь в эти материалы. Боюсь только, что это как-то незаметно станет всеобщим предметом интереса; в этих случаях, как правило, вырабатываются новые стандарты точек зрения, теряется острота восприятия и сочувствия.

Воспоминания Белого, о которых ты пишешь, я, видимо, читал. Они носят какое-то «серединное» название – «Меж двух… чего-то?» и там много сопоставлений себя с Блоком? А Гершензон, конечно же, умница; но у него, по-моему, извечная односторонность русских литераторов, даже когда они блестящи и оригинальны. Сопоставление со скромными именами лучших современных исследователей как-то подтверждает, что и после Гершензона люди думали и чувствовали. А «Молодая Россия» его, по-моему, скудновата: об Огареве и Печерине, Орлове и Галахове можно было бы рассказать помудрее, поконцептуальнее, так сказать.

Стихи твои прочитал с удовольствием. Только подумал: ну и веселье у нас! А по моим стопам – это уж уволь, голубчик. И так уж в последнее время – что ни письмо, то мартиролог. Проблема гвоздей не так уж остра, гвоздей, кажется, хватает. Гвоздевых дел и охотников, я думаю, тоже.

Живи хорошо и пиши мне почаще.

Твой Илья.

11.6.71

Дорогой Марик!

Очень мало что могу рассказать тебе в этом письме. Какая-то сейчас напряженная полоса нехватки времени, и я тороплюсь тебе ответить, потому что до воскресенья еще далеко.

Юлик, как тебе известно, побывал в Красноярске, написал очень тепло о поездке туда. Я, разумеется, по известной тебе склонности к воспоминаниям, вспомнил период твоего жениховства и все эти доброй памяти времена. Странно, что вы с Юликом разминулись: я по твоему предыдущему письму понял так, что ты должен вот-вот посетить соседний со мной город ‹…›

Все откладываю книги на воскресенье – в немногие имеющиеся у меня сейчас часы едва успеваю проглядеть интересное мне в журналах. Читал ли ты статью Тамары Лазаревны [134]в «Вопросах литературы»? Там есть и твоя проблема – Достоевский и Манн, но случая с Аптом не повторилось: по-моему, это удивительно (для ее познаний) малопроблемно, и конкуренция тебе не угрожает. В последнее время, на мой взгляд, в ее статьях отчетливее проглядывается методология старой школы литературоведения; на фоне современной остроты критического подтекста и разнообразия стилей это особенно бросается в глаза. Надо в это воскресенье кончить Акутагаву, первое впечатление: поздновато читаю, сейчас все уже как-то известно из других источников и кажется вторичным. Что, надо полагать, несправедливо. Ждет меня еще и «Мефистофель», которого я отложил на середине до поры до времени.

В конце той недели был снег, сейчас июнь как июнь, но ожидаешь поневоле сюрприза. Впрочем, все не зима и мало трогает поэтому.

Прощаюсь с тобой, обнимаю тебя и всех твоих и наших.

Илья.

14.6.71

Дорогая Леночка! ‹…›

За оценку стихов я тебе очень признателен. Ты совершенно права: я никак не претендовал на конечные истины (избави бог от них!). Сейчас по прошествии некоторого времени мне, разумеется, ясно, что многое можно выбросить, многое изменить – но именно сейчас уж несбыточно думать об этом. Место об «элите» плохое, потому что прямолинейное. Я рад был, прочитав гораздо позднее Германа Гессе, убедиться в том, что более или менее самостоятельно в какой-то степени и эмпирически даже, размышлял похоже, с тех же позиций. Сам роман меня, правда, только мыслью и устроил: аллегория и притча, как я тебе писал, наверно, неоднократно, в последнее время кажется мне облегченным и умозрительным литературным приемом. По этой же причине меня гораздо больше захватил, чем это случилось бы несколько лет назад, и близкий, я думаю, тебе японец Акутагава. У тебя иное дело: это твой мир. Восток тоже должно чувствовать, понимать, а я слишком уж воспитан на переводных европейских и особенно русских образцах. Вообще мне всегда был наименее понятен какой-нибудь орнаментальный колорит, только в той степени, в какой это придает оттенок, отпечаток и пр. Это я по поводу Белова. То, что я помню из него по новомирским публикациям, как-то отложилось очень противоречиво. В «Плотницких рассказах», насколько я помню, было острое столкновение социальных характеров, моральные коллекции. Но вот у него была в «Новом мире» повесть о каком-то крестьянском балагуре – и здесь я ничего, кроме чувства досады, отчужденности от этой жизни, не испытал. Будто высыпали на меня мешок частушек, неизменно далеких от меня во все времена. Меня почему-то тронула пьеса Друца в последнем номере «Театра». Там тоже притча или полупритча, но местами очень тонко, искренне, с ощущением авторской боли. И общечеловеческой тоже.

Может, я мало и плохо знаю Фалька? Я видел выставку на Беговой и только. А может, случилось и так, что после известных шумных нападений на него я ожидал большего? Или был перекормлен выставками? Во всяком случае, хотелось бы все это увидеть свежим и теперешним – отвыкшим от живописи – взглядом. А Вл. Максимова я мимолетно знал: мы встречались с ним раза два летом 1957 г<���ода> во Фрунзе. У него родители погибли в свое время, он остро и непримиримо говорил об этом, так что, не думаю, чтобы он в полном смысле был из кочетовской компании. Им просто надо время от времени печатать что-нибудь художественное, в 1960-х годах особенно нужно было ‹…›

Крепко тебя целую и жду твоих писем.

Илья.

21.6.71

Дорогой Георгий Борисович!

Спасибо за письмо, которое тоже пришло довольно быстро. Вон они какие – электроника, НОТ и пр. По кодексу (исправительно-трудовому), вступившему недавно в силу, письма должны отдаваться и отсылаться в течение трех дней.

Мне немного грустно, ясное дело, что М. Г. (не «милостивая государыня», а Ваша жена) [135]давненько что-то не выберется написать мне пару слов. Но я понимаю, сколько у нее сейчас хлопот с разросшимся и шумноватым семейством, и иных хлопот тоже – и, конечно, никак не в претензиях. Кланяйтесь ей за меня низко и сердечно.

Внучка Ваша, конечно, рановато пристрастилась к зеркалу. Если я правильно понял опыты Менделя с горохом, Вам следует искать гены среди дядей, тетей и пр. Может, это у нее от Б. З.? Я очень рад за Веру, поздравляю ее и – стыдно сказать – но надеюсь, что где-то через 11 месяцев вступят в силу законы «блата». В случаях интересных выставок, разумеется.