Пол Фишер - Кинокомпания Ким Чен Ир представляет

Вечером 11 апреля Чхве поцеловала его перед уходом и, как обычно, спросила, не нужно ли ему чего-нибудь. Син улыбнулся:

– Дай руку. Посмотрим, какая ты сильная.

Пальцы у него, вспоминает она, были теплые, нежные. Он долго-долго держал ее за руку, потом отпустил и тихо, ласково сказал:

– Можете идти, госпожа Чхве.

Чхве улыбнулась и пообещала приехать рано утром. А чуть позже организм Сина отказал. Последние его слова были обращены к сиделке – глядя, как из открывшейся раны на койку, а оттуда на пол течет кровь, он сказал:

– Пожалуйста, уберите тут за мной.

Мобильник госпожи Чхве зазвонил, когда она выходила из автобуса, привезшего ее домой. Весть не укладывалась в голове. После развода, говорит она, «я все равно могла его ненавидеть и по нему скучать»: она знала, что где-то в мире он по-прежнему живет. А теперь его не было – и не осталось ничего.

– Смерть, – говорит она, – это очень холодно.

Панихида состоялась в старинном здании больницы Сеульского государственного университета. Отдать дань покойному пришли кинозвезды шестидесятых и семидесятых – большинство с той золотой поры и не виделись. Син Ён Гюн, один из любимцев покойного, блиставший, помимо бесчисленных прочих фильмов, в «Евнухе» и «Красном кашне» [45], произнес речь – сказал, что корейская киноиндустрия своим нынешним обликом обязана Сину. Министр культуры и туризма Ким Мён Гон, сам бывший актер и сценарист, выразил соболезнования и возложил на гроб орден за культурные достижения «Золотая корона» – это высшая награда художнику в Южной Корее. Некролог напечатали газеты по всему миру, от «Нью-Йорк таймс» до «Гардиан», и все авторы первым делом вспоминали не фильмы Сина, а похищение. Как подытожил заголовок в «Таймс», «УМЕР ПОХИЩЕННЫЙ ДИКТАТОРОМ КОРЕЙСКИЙ КИНОРЕЖИССЕР СИН САН ОК, 80 ЛЕТ».

Ким Чен Ир испустил дух пять лет спустя, 17 декабря 2011 года. Ему было семьдесят. Скончался он в своем личном поезде, и пока члены ТИК раздумывали, как объявить о смерти великого руководителя и кому передать власть, поезд стоял на запасном пути. Спустя два долгих дня СМИ наконец объявили, что Ким Чен Ир умер от обширного инфаркта, вызванного «рабочим переутомлением». В некоторых позднейших сообщениях говорилось, что инфаркт случился, когда Ким Чен Ир «в приступе ярости» орал на подчиненных за халтурно строящуюся электростанцию.

В репортаже о его смерти преемником был назван его сын Ким Чен Ын. Старший сын Ким Чен Нам десятью годами ранее оказался в опале после унизительного ареста в токийском аэропорту: он пытался въехать в Японию по поддельному паспорту Доминиканской Республики на имя Пан Сюна (что на мандаринском означает «Жирный Медведь»). Нелепицу усугублял ряд дополнительных обстоятельств: Чен Нама сопровождали две женщины, и ни одна не была его женой; при нем был чемодан, полный налички; и он утверждал, что просто хотел посетить токийский «Диснейленд» (хотя, вероятнее всего, ехал в Японию по делам отдела 39). Еще несколько недель японские газеты пестрели нелестными показаниями многочисленных хостес из сомнительных массажных салонов, куда регулярно наведывался Ким Чен Нам, приезжая в Токио. После этого Ким Чен Ир быстренько переключил свои милости на младшенького Чен Ына, который вел себя поприличнее.

С сообщением о смерти великого руководителя выступил тот же телеведущий, что возвестил кончину Ким Ир Сена, – в том же самом традиционном траурном костюме. Центральное телеграфное агентство Кореи отрапортовало, что по всей стране осиротевшие люди «содрогаются от боли и отчаяния… Наш народ и солдаты в печали бьют себя в грудь».

Тело Ким Чен Ира забальзамировали и на неделю выставили в Кымсусанском дворце, чтобы люди сходили поклониться. После похорон объявили суточный траур, на исходе которого устроили тяжелый артиллерийский салют, затем три минуты молчания, а затем «загудели все государственные автомобили, локомотивы и суда».

От властей Южной Кореи соболезнований не поступило, но сожаления сдержанно выразили генеральный секретарь ООН и верховный представитель Евросоюза; самые прочувствованные отклики пришли из Азербайджана («Я глубоко опечален вестью об этой тяжелой утрате», – сказал президент Ильхам Алиев), Бангладеш («Народ КНДР лишился великого руководителя, а мы потеряли дорогого друга… Мы желаем народу Северной Кореи сил и мужества пред лицом этой невосполнимой утраты», – высказался президент Зиллур Рахман) и Сирии (Это «огромная потеря не только для корейцев, но для всех народов, сражающихся за мир, свободу и справедливость», – заявил президент Башар Асад). На Кубе Госсовет Кастро объявил официальный траур и на два дня приспустил государственные флаги.

В день похорон великого руководителя Пхеньян оделся в ослепительно-белый свежий снег – излюбленный символ режима Кимов, которые нередко изображали Северную Корею бедным дитятей, жертвой вездесущих волков и прочих хищников. Хореография была на высоте: черная автомобильная кавалькада медленно прокатилась по улицам, вдоль которых выстроились около двухсот тысяч рыдающих граждан. Армейские джипы, лимузины и блестящие белые седаны «мерседес», военные грузовики, заваленные венками (в кузовах стояли генералы с флагами). Между машин маршировала пехота, и всю процессию сопровождал военный оркестр.

А посреди всего ехал черный катафалк. На крыше, в черном гробу, задрапированном флагом КНДР, лежало тело Ким Чен Ира. Катафалк сопровождал пеший конвой – слева генералы в парадных мундирах, справа руководители ТПК, мрачные и все в черном. Ими предводительствовал любимый сын и преемник покойного, двадцативосьмилетний Ким Чен Ын.

Центральное телеграфное агентство Кореи передавало «экспромтные» интервью со скорбящими на улицах. Одна красотка в военной форме, вылитая героиня фильмов любимого руководителя – грудь ходуном, голос прерывается, – сказала: «Глядя, как падает снег, я проливаю слезы, думая о тяжелом труде нашего полководца». Другой солдат ее переплюнул: «Как небу не плакать? Плачут люди – они плачут кровавыми слезами». Сплошная мелодрама – все как любил Ким Чен Ир. Кто-то в толпе закричал: «Как ты мог нас покинуть? Что нам делать без тебя?»

Северокорейцам сказали, что это прямой эфир, но соврали; съемки показали лишь спустя несколько часов. Власти предусмотрели возможность перемонтировать материал для пущего идеологического эффекта и стереть из кадра съемочные группы, которые рассыпались по всему пути следования катафалка и сочиняли для граждан идеальные реплики.

Похороны – это ритуал; в Северной Корее они, как и всё прочее, обернулись спектаклем. Похоронам Ким Чен Ира надлежало стать грандиознейшим шоу на людской памяти. Репродукторы ревели тщательно отобранные революционные гимны; «спонтанно» собравшуюся толпу выстроили так, чтобы в первых рядах стайками стояли самые симпатичные женщины в военной форме. В одном эпизоде несколько генералов наблюдают, как к ним подплывает гроб. Один смахивает слезу; трое других тотчас за ним повторяют. Дальше по дороге люди снова и снова делают вид, будто под тяжестью горя у них подкашиваются ноги. Они сцепляются локтями и раскачиваются вверх-вниз. Кое-кто вдруг переламывается пополам, словно от внезапного приступа аппендицита. Все мерзнут, все без шапок, все дышат паром на морозе. На крупных планах видно, как заплаканные глаза распахиваются и оказываются абсолютно сухи; обладатель этих глаз озирается и затем продолжает «плакать». Съемки эти постановочны, бесчеловечны и унизительны.