Петр Дружинин - Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование

Важно учесть: В.Т. Репин был арестован органами КГБ СССР 8 декабря 1981 года, и только после этого Розенберг оказался вовлечен в дела Ленинградского отделения Фонда Солженицына. То есть он оказался при делах фонда уже после того, как провел два с половиной месяца в Крестах с Азадовским, выполняя там свое очередное задание. И нетрудно догадаться, какая именно организация освободила его из Крестов и «уполномочила принять активное участие» в деле раскрытия антисоветского подполья в Ленинграде.

Но и на этом Розенберг не успокоился: «Вести из СССР» Кронида Любарского упоминают его также и в 1983 году. В марте Вадим Розенберг, «ранее судимый по уголовной статье», выступал в качестве свидетеля по делу И.З. Цурковой (жены А.З. Цуркова, осужденного в 1979 году по 70-й статье УК). Ирина Цуркова была арестована 20 декабря 1981 года и обвинялась по статье 190-1; на показаниях Розенберга, который подтвердил распространение ею самиздатского сборника антисоветских анекдотов, суд основывался при вынесении приговора. Она была осуждена на три года ИТК.

В начале 1990-х Розенберг, женившись на эстонке, появился в Таллине под именем Аарни Нейвонен и 22 октября 1992 года открыл там фирму по трудоустройству. Пользуясь массовой безработицей, он взимал с испуганных и доверчивых граждан Эстонии «предоплату за оформление документов на трудоустройство в Южной Америке и авиабилеты», после чего скрылся с деньгами, а несколько тысяч обманутых обнаружили свои контракты в мусорном контейнере возле офиса фирмы. В 1993 году он появился на Украине (под именем Даниил Розенберг), где собрал с граждан «предоплату за поставку автомобилей из США и Японии в размере одной тысячи долларов» и затем так же исчез. Летом 1994 года он объявился в Болгарии в качестве гражданина Норвегии и «состриг», теперь уже с болгар, крупные купюры «за трудоустройство». После этого он оказался в международном розыске и в конце концов по просьбе жены-эстонки (чью квартиру он умудрился продать без ее ведома) был признан пропавшим без вести, хотя, вероятно, до сих пор здравствует.

Розенберг сыграл свою зловещую роль и в деле Азадовского. Но насколько это было решающим? Если на минуту представить себе, что Азадовский не написал бы той злосчастной записки и прокурор не устраивал бы на суде целый спектакль, то каков был бы приговор суда? Нет сомнений: ничего бы не изменилось.

Арест и осуждение Константина Азадовского и Светланы Лепилиной были повсеместно восприняты как очередной шаг в усмирении и запугивании инакомыслящей интеллигенции, и основания для такого взгляда были более чем вескими. Дела эти считались уголовными только в канцеляриях ленинградских судов. На Западе же это стало причиной громкой истории, получившей общественный резонанс как «The Azadovsky Аffair».

Наверное, дата ареста Азадовского была в некоторой степени случайной, но произошло это не только накануне Дня чекиста, но и как раз в канун католического Рождества; тем меньше можно было рассчитывать, что европейская пресса даст информацию об этом событии. И все же, как только праздники стихли, пошла информационная волна. 1 января 1981 года сообщение об аресте напечатала парижская «Русская мысль»; и в те же дни это известие попало через Associated Press на телетайпы новостных агентств.

Реакция на арест очередного советского интеллигента последовала быстро. Главные газеты Европы сообщили об этом в первых числах января. Приведем перечень основных газет. Западногерманские: боннская «Der General-Anzeiger» – «Исследователь Рильке арестован за контакты с иностранцами», гамбургские «Die Welt» – «Советский германист арестован в Ленинграде» и «Die Zeit» – «Ленинградcкий германист арестован», берлинская «Der Tagesspiegel» – «Советский германист арестован»; швейцарская «Neue Zürcher Zeitung» – «К.М. Азадовский в тюрьме»; французская «Le Monde» – «Арест ученого в Ленинграде»; итальянская «La Reppublica» – «Азадовский арестован в Ленинграде»… И вплоть до скандинавских газет – Копенгагена, Стокгольма и Упсалы.

То есть с самого дня ареста 19 декабря 1980 года, хотел Азадовский того или нет, он стал узником совести. И он уже ничего не мог с этим поделать, потому что события разворачивались помимо его воли и участия; образ Константина Азадовского как гонимого ученого на несколько лет отделяется от его физического существа, томящегося в камерах пересыльных тюрем, столыпинских вагонах, бараках и штрафных изоляторах колымской зоны…

И уже сама власть, которая из ученого-филолога и поэта-переводчика демонстративно сделала политического заключенного, мало что могла изменить – запущен был механизм, не предусматривающий обратного хода. И чем настойчивей было упорство советской карательной системы, тем прочней становилась общественная репутация Азадовского как узника совести.

А сам Азадовский, известный в интеллигентских кругах в качестве интеллектуала и даже сноба, стал нравственно эволюционировать, переосмыслять историю своей страны, где для познания «русской души» нужно пройти через застенки. Последнее объясняется сугубо российской традицией, которая прочила особое место в лучшем мире для невинно осужденных. В истории ХХ века деятели культуры, гонимые властью, обретали со временем мученический ореол. Анна Ахматова, чье имя получило мировую известность благодаря постановлению 1946 года, узнав в 1964 году о приговоре Иосифу Бродскому, со знанием дела воскликнула: «Какую биографию делают нашему рыжему! Как будто он кого-то нарочно нанял». То же самое мог cказать о себе и Константин Азадовский, для которого в 1980 году началась другая жизнь.

Что было важнее всего для тех, кто оставался на воле? Конечно же, предать гласности сам факт этого «знакового посвящения» – ареста и процесса. Сложность состояла не только в подготовке материалов, но и в переброске их на Запад. Мы имеем точные сведения по крайней мере об одном таком «перебросе» – когда сразу после суда над Азадовским его друзья, к счастью хорошо и профессионально пишущие, подготовили релиз о процессе. После этого конверт с машинописью был передан единомышленникам, отправлявшимся в Москву, а именно Арсению Рогинскому, историку и диссиденту (он будет арестован через несколько месяцев, 12 августа 1981), и его другу Александру Даниэлю. Они на следующий день, после прибытия поезда Ленинград – Москва, ехали на московскую квартиру Сахарова на улицу Чкалова (академик с 1980 года жил в ссылке в Горьком), где постоянно шла кипучая деятельность. Там они передали ленинградские бумаги Ивану Ковалеву (арестован 25 августа 1981). Теперь можно было надеяться, что эти документы, если их не изымет КГБ (а Комитет не спускал глаз с этой квартиры), отправятся на Запад.