Леонид Васильев - Судьбы дорога

Семён Журавлёв характером добродушен, не в его правилах отказывать человеку в беде, потому без лишних разговоров подогнал машину к дому Денежкина. Тепло одетая Марьяна с помощью мужа и матери тяжело забралась на заднее сиденье, для удобства ей подложили подушку.

Абрам сопровождать супругу не поехал по причине неотложных дел за животными, да и жена убедила, что потерпит и в больницу войдёт без помощи.

Но беременная попала в роддом, откуда в самое ближайшее время пришли плохие новости: «Марьяна родила недоношенного – мёртвого сына». Её упрекали за беспечность, за несвоевременное обращение к медработникам, что и привело к трагическому исходу.

Абрам, ошарашенный смертью сына – несостоявшегося наследника и продолжателя денежной фамилии, мучительно переживая, отнес гробик на кладбище и похоронил надежду будущего, огородив могилку на два места.

Ещё весной, проходя мимо жилища Денцевых, Журавлёв, услышав стук молотка в полупустом дровянике, решил навестить плотника.

– Приветствую тебя, Саня!

– Здравствуй, Семён!

– Иду мимо и слышу стук, решил вот, узнать, что мастеришь?

– А ты, угадай!.. плотник сидел на чурбаке, отстранив молоток, достал пачку сигарет, закурил. Синеватое облачко дыма окутало худое, сероватое лицо курильщика. Прищурив бесхитростные глаза, Саня ждал ответа.

– Судя по размерам, это не гроб, – рассуждал Журавлёв, отгоняя от себя дым, – но более похоже на корыто.

– Эх ты, а еще егерем называешься, – хихикнул Денцев, – плоскодонку не узнал?!

– Но разве лодки бывают таких маленьких размеров, она – не выдержит, перевернётся? – уверял Семён.

– Выдержит, я лёгкий, рыбачить буду с неё!

Саня Денцев еще молод, не так давно отслужил в армии. До упразднения леспромхоза работал в гараже электросварщиком. Был женат но, как многие растерявшиеся в условиях новой – непредсказуемой жизни, запил. Жена, родив девочку, тоже запила; семья распалась. Теперь безработный живёт с матерью на её пенсию. Иногда сын подрабатывает у «металлиста», предпочитающего выдавать плату за труд дешёвой водкой.

Разговор между егерем и Денцевым продолжался.

– Саня, я бы такую плоскодонку на воду не спустил, она явно непригодна для использования и более того – опасна для жизни. Немало случаев, когда люди тонут по своей глупости.

– Ерунда, обойдётся, – отмахнулся Денцев, – я же лёгкий и не собираюсь плавать по морям.

Осень-художница расписала поволжские леса праздничными красками, а со временем пришедшие холодные и нудные дожди наряды смыли. Но за Волгой, где в синеватой дымке речного простора стадами катятся белые барашки волн, на высоком берегу, поросшем густой щетиной разнолесья, ещё сохранились потускневшие мазки золотой осени.

А природа левого берега реки, затопляемого по весне, ещё ярче и богаче. Здесь в лугах полно тихих заводей, озёр, наполненных шумом и гамом перелётных птиц перед дальней дорогой в тёплые страны.

Разве не тронут душу заядлого охотника разноголосое гоготание пернатой дичи, где можно пострелять из дробовика? В полёте над водой длинношеие утки похожи на стремительный полёт ракет, на летящие стрелы. Всё увиденное в розовом свете вечернего заката, охотников восхищает, невольно притягивает, и охотник становится преданным рабом природы.

Сюда на излюбленное место приехали друзья: начальник районного ГАИ Туркин Аркадий Иванович; бывший начштаба авиаполка Глушкин Герасим; завнефтепродуктами Богданов Геннадий и самый молодой из плеяды охотником Александр Наседкин.

К большому сожалению товарищей, на вечернюю охоту они опоздали, в темноте лёт уток прекратился. Ночь сгущалась.

Друзья развели костёр, поставили на огонь котелки с водой для чая и каши с тушёнкой. На раскладном столике появилась нехитрая снедь: порезанная на дольки колбаса, копчёное сало, хлеб и завсегдатай всякого застолья – огурец. Но самое почётное место на столе определилось бутылке «пшеничной», потому что без этого вдохновителя на охоте не обойтись.

Каша, источая аромат, вызывая голодную слюну, сварилась. Её водрузили в центр стола. Первый тост посвятили предстоящей удаче на утренней зорьке.

Закусили кашей, котелок озабоченно гремел от атаки ложками. После первой бутылки пьяных не получилось, откровенный разговор не клеился. По единому согласию сняли алюминиевую шляпку со второй бутылки, содержимое разлили по стаканам, выпили. Правда, Герасим Глушкин от своей доли отказался, решил перейти на употребление своего любимого пива.

После вечерней трапезы народ у костра оживился, повеселел. Саня Наседкин, сыто икнув, удовлетворённо воскликнул:

– Хороша кашка – да мала чашка! А если бы нам пораньше приехать, я бы уток наколошматил, и сварил бы для вас, друзья мои, из дичи обалденный шулюм, – пальчики оближешь. Вот только из-за Аркадия Ивановича всё рухнуло – пропала охота.

– А, в самом деле, Аркадий, где ты весь вечер пропадал? – полюбопытствовал Богданов, – дома тебя не нашли. Жена Галя сказала, что ты на службе. И на службе тебя не было.

– Ну, правильно вам ответила Галя, был на службе по вызову, – хихикнул начальник ГАИ.

Друзья из солидарности подмигнули другу и засмеялись.

– Ой, сведёт тебя с ума Августа Бусыгина, а если муж Лев Николаевич о том пронюхает?

– Не пронюхает – у нас тайна конспирации, хе-хе!

– А я сегодня тоже видел красивую женщину, – заявил Наседкин. Она мне сильно понравилась.

Начальник посмотрел на Саньку глазами опытного соблазнителя и поучал.

– Я тебе скажу, Саня, что красота и грация в женщине – не последнее, а очень важное дело. Такая женщина восхищает и опьяняет.

– Аркадий Иванович, – не унимался Саня, – А вот если у неё фигура красивая, а рожа – так себе. Такая… считается красивой?

– А ты Санёк, обнимая такую, закрывай глаза и наслаждайся ощупью, чувством ладоней.

Слушавших разговор мужиков смех прорвал до слёз, Глушкин даже выронил из рук пиво, в адрес Наседкину посыпались всякие нелепые советы.

– Главное, женщиной надо уметь управлять, – продолжал Туркин, – держать в узде, а то сядет тебе на шею.

– Как её строптивую удержишь? – в большом сомнении покачал головой Саня.

– По этому вопросу ещё классик рекомендовал: «Чем больше женщину мы лупим, тем больше нравимся мы им». А другой – философ научно доказал: «Битиё определяет сознание». Вот, как-то так, Саня.

Санька звонко смеялся.

– Не могли такое сказать уважаемые люди, они как-то по-другому толковали свои изречения, но мне было смешно, да и ребята, вон, ржут над твоими словами, как жеребцы.

Глушкин попросил Аркадия сменить тему и рассказать про знакомого ему егеря.

– Помню такого, не забыл. Диванычем его кличут, – усмехнулся Туркин.