Александр Окунь - Путеводитель по стране сионских мудрецов

– В этом письме Тоник просил Астафьева, чтоб тот под видом оскорбления грузин не обижал евреев.

И я сомлел от восхищенного согласия. Именно это я пытался тогда сказать Тонику, но все никак не мог сообразить, что именно я высказать хочу.

Ответ на то письмо тогда последовал отменный, до сих пор со смутным удовольствием я перечитываю послание Астафьева, когда оно мне попадается порой. Это была высокая – наотмашь – отповедь коренного россиянина случайному и лишнему в этой стране еврею. И державно – почвенная злоба и обида за родной народ российский – все в нем было замечательно. Некоторые строки, напоенные сарказмом, непременно приведу, их надо нам читать и перечитывать: «Возрождаясь, мы можем дойти до того, что станем петь свои песни, танцевать свои танцы, писать на родном языке, а не на навязанном нам «эсперанто», тонко названном «литературным языком». В своих шовинистических устремлениях мы можем дойти до того, что пушкиноведы и лермонтоведы у нас будут тоже русские, и, жутко подумать, собрания сочинений отечественных классиков будем составлять сами, энциклопедии и всякого рода редакции, театры, кино тоже приберем к рукам и – о ужас! о кошмар! – сами прокомментируем «Дневники» Достоевского».

Поеживаюсь и сейчас, перепечатывая это. Кто мешает ущемленным местным людям писать собственные песни? Разве, чтобы стать пушкинистом, нужно что-нибудь еще, кроме способностей и готовности к нищенской зарплате? До белого каления раздражает бедного прозаика сам факт еврейского участия и во всем перечисленном, и во всем прочем, не названном.

Но это же как раз и есть еврейская точка зрения, глумливо пояснил мне соавтор: мы их любим и усердствуем, так почему и чем мы так им неприятны? С этим я ошеломленно согласился. Ибо ведь ответной любви – не было и в помине. А что касается замечательных поэтических строчек:

так ведь и это написал еврей Довид Кнут, от россиян такого мы не слышали ни разу.

В семидесятые годы СССР открыл евреям выезд. Это и было началом конца одного из самых волнующих романов еврейской истории. Конечно же, еще и сейчас мы находимся внутри этого процесса. И тем не менее те евреи, которые хотят стать русскими, могут добиться своего. Здесь и крещение, и смешанные браки. Те, для кого важно сохранить свою культурно-национальную особость, – уехали или уедут. И конечно же, есть те, кто, как бы это поприличнее выразиться, хочет и рыбку съесть, и усесться самым приятным образом. Как и свойственно такого рода людям, совершают они эти действия с грацией слона в посудной лавке, с тем замечательным отсутствием малейшего такта и редкостным бесстыдством, которое, увы, заметно свойственно евреям. Это и хасидские радения в Кремле, и хамство нуворишей, это и многое другое, что перечислять нам неприятно.

Сделаем только минутное отступление в генетику – науку, для нас невнятную и темную, но есть у нас гипотеза, которую не высказать нельзя. Когда-то ведь евреи завоевали землю ханаанскую, и мы уже упоминали этот факт. А там издревле жили давние потомки Хама – да, того самого, знаменитого библейского сына Ноя. Легко предположить, что главная особенность этого предка (сделавшая его имя нарицательным) передалась в какой-то степени потомкам. А пришельцы, смешиваясь с местным населением, усвоили черты его характера, слегка ослабив и разбавив их, естественно. Так не отсюда ли явились пресловутые еврейские бесцеремонность и настырность?

Что ж, есть люди, которые сидят на вулкане не из-за отсутствия достоверной информации, а по собственному желанию. И когда вулкан взорвется, им не на кого будет жаловаться, кроме как на себя самих.

Эхо этого романа, раздирающее душу ощущение двойной причастности, принимает порой формы поразительные. Одному из нас однажды позвонила наша давняя общая приятельница и, чуть запинаясь, попросила ей помочь: захоронить прах отца, недавно умершего в Питере. А разговор наш – в Иерусалиме. Речь шла о распылении праха в Иудейской пустыне – такова была предсмертная отцовская просьба. И была всего лишь половина праха – вторую он просил оставить в Питере, в котором прожил свою жизнь и который обожал. А был он физиком, талантлив был необычайно, много сделал для науки и империи, а кто он – осознал на старости, отсюда и такое ярое желание соединиться со своим народом хотя бы в виде части праха. Было нечто символическое в нашем предстоящем действе, и сидели мы в машине молча, подбирая место, чтобы виден был оттуда Иерусалим – это входило тоже в просьбу к дочери. На склоне возле могилы пророка Самуила такое место отыскалось. Дочь вынула из сумочки старый школьный пенал, вытрясла оттуда горсть серого праха, и ветер аккуратно унес его, развеивая по пустыне. Так советский физик разделил себя посмертно, чтобы обозначить поровну свою любовь и причастность.

Что же до воспоминаний о романе, то российские евреи ничуть в этом не уступают тем евреям из Испании, которые наверняка годами разговаривали о своем прекрасном прошлом (как евреи, вышедшие из Египта). Если в эти разговоры вслушаться, то возникает странная миражная картина: вовсе не было в России просто учителей-евреев, инженеров-евреев, техников-евреев и бухгалтеров-евреев. Были лишь начальники, директоры (ну, замы в крайнем случае) – одни лишь командиры и распорядители. И все было доступно им, и все они могли достать. Один из этих устных мемуаристов пожевал губами, вкусно вспоминая, что у него было, и блаженно сообщил: – А какие одеколоны я пил! Что же осталось от еврейско-русского романа? Ответим только за себя. Осталась огромная любовь к этой стране. К ее людям. К ее полям, лесам, городам и деревням. Осталось острое ощущение причастности. К ее истории. К ее душе. И еще песни, которые многие поколения израильтян поют на иврите в полной уверенности, что это исконно израильские песни, и которые мы, надравшись, поем хором по-русски. Например:

Конечно же, не нужна, какая там Африка! Слова Исаковского на музыку положены Блантером.

И еще об одном романе, суть которого можно вполне выразить известными словами: «Ибо сильна, как смерть, любовь». Вот именно: как смерть.

Роман евреев с Германией достиг своего апогея в двадцатых годах XX века. Несколько цифр: в эти годы число смешанных браков с коренным населением достигает сорока пяти процентов. С 1921 года до 1935 активно действует Союз национал-немецких евреев, выступавший на стороне нацистов, разделяя все ценности этой идеологии (за исключением, естественно, одной – мизерной, в сущности, в результате недоразумения…).