Анатолий Вишневский - Перехваченные письма. Роман-коллаж

8/21 июля 1926. Сегодня, раскрыв газету, я прочла о смерти Дзержинского, этого страшного руководителя Чека и ГПУ, за 9 лет своей неограниченной власти погрузившего Россию в пытки и убийства! Он умер в расцвете сил от сердечного приступа. Теперь он предстанет перед Божьим судом и снова встретится с тысячами своих жертв, которые станут неопровержимым свидетельством против него! Какое отчаяние! Какая боль! Я опускаю занавес над этим ужасным зрелищем.

Лев Р. приходил к нам обедать. Он принес мне прекрасные розы и, пока его жена не приехала, немного посидел у меня, любезно беседуя. Ему очень жаль, что Кот отказался от места, которое, по его просьбе, предложил один из его друзей. Он сразу положил бы ему 1500 франков за один или два месяца, в будущем, возможно, и больше, присмотрел бы за ним и приобщил бы его к делам. После 5 часов он был бы свободен и мог бы заниматься живописью или литературой. А постоянного жалованья вполне хватило бы на содержание семьи, в том числе и Веры. Я ему сказала, что разделяю его сожаление. И в самом деле, это такая редкая возможность с самого начала встать на верный путь, за которую надо было бы с готовностью ухватиться, особенно видя ту борьбу за существование, которая охватила все общество.

Сейчас не время заниматься самообразованием и предаваться нытью, которое ни к чему не ведет. Надо жить и обеспечить жизнь тем, кто от нас зависит. Если он смирится с тем, что его жена одна будет заботиться о хлебе насущном, не станет искать полезных связей и увязнет в более или менее интеллектуальной болтовне, он окажется за бортом жизни и со временем ему будет все труднее найти работу. Он станет обузой самому себе. Сейчас, пока он молод, он вызывает интерес, к нему присматриваются. Но пройдет немного времени, и от него потребуют большего – осуществления своего призвания и прочного положения в жизни. Ничто так не отвращает, как постоянное нытье, и я даже опасаюсь, что это может поставить под угрозу прочность их семьи.

18/31 июля 1926. Со жгучим интересом я читаю все, что доходит до нас, о событиях и разногласиях в бандитском правительстве, которое хозяйничает в нашей несчастной стране. Пора было бы совершить решительный государственный переворот и восстановить монархию, страна примет ее с воодушевлением. По-моему, и кажется, я единственная, кто об этом говорит, надо утвердить великий принцип легитимности. А легитимный суверен – несомненно Николай. Дело не в его достоинствах, дело в его неоспоримом праве. Надо, чтобы этот принцип был признан всем народом независимо от суждений и оценок того, кто его представляет, и чтобы прежде всего этот принцип признала семья. Чтобы великий князь Николай поставил на службу этому принципу свою популярность и свою шпагу – и чтобы императрица-мать отказалась от своей ребяческой веры в сказку о том, что Император жив и скрывается.

Во враждебности к Кириллу с ее стороны есть много от старой семейной вражды, и, конечно, было бы еще одним ударом для нее видеть, как кто-то займет место ее детей. Ей не хватает высоты души, чтобы подняться над этими личными счетами и антипатиями и признать прежде всего, что спасение России – в объединении народа вокруг скипетра, вокруг одного человека, каким бы слабым он ни был. Самым лучшим было бы пресечь требования всех партий, которые противоречат друг другу и ведут к взаимному уничтожению. Я по-прежнему очень привязана к императрице, будучи, наверно, последней из тех, кто окружал ее после приезда в Россию. Я ее люблю и восхищаюсь ее чистым и любящим сердцем, ее полной достоинства жизнью и благородством ее чувств. Я глубоко предана ей моим сердцем, но мой рассудок не может не видеть, насколько ошибочен избранный ею путь и насколько ее отказ видеть Кирилла усиливает распри в императорской семье и раздоры среди эмиграции. Великий Князь Николай стареет в бездействии.

1/13 августа 1926. Как-то вечером у нас были Голицыны. Они оба работают, он в ресторане, а она в посредническом бюро. Кот с женой тоже были, и она показалась мне милой и доброй. Они заняты устройством своих дел и ничем не помогают Вере. Она надеялась жить с ними, но в их планы это не входит. Мне так хотелось бы, чтобы моя Вера нашла себе работу, ведь я не могу больше ее содержать. Она очень мила, и я счастлива провести с ней этот месяц, но все так дорого, что я не смогу делать это бесконечно.

Блошином рынке, барахолке (фр.) .

Какая скотина! (фр.) .

Но московских!., (фр.) .

Вы, с вашими званиями и знаниями, дражайшие братья, вообразите! (фр.) .

Именно он отколол этот номер, жуткий старик (фр.) .

Здесь: Он безупречен, как херувим (фр.) .

И нас застукали на месте преступления (фр.) .

Какая деликатность чувств у этого народа! Вообразите, что он мне сказал (фр.) .

Вы слышите (фр.) .

Очаровательно, не правда ли (фр.) .

Я больший патриот, чем… чем мой дед (фр.) .

Прекрасное красное Дюбоннэ, / бодрящее вино с хиной (фр.).

Писать мелом запрещается (фр.).

Воздушные пирожные (фр.).

Пятичасовой чай (англ.).

Мелъгунов С. Судьба Императора Николая II после отречения. La Re-nais-sance, Париж, 1951. С. 15.

Татищев Н. Карты Таро. В кн: Николай Татищев. Письмо в Россию. Париж: YMCA-Press, 1972. С. 112–113.

Spirit to Survive. The Mémoire of Princess Nicholas Galitzine. London: William Kimber, 1976.

Татищев H. В Красной Армии. В кн.: Николай Татищев. В дальнюю дорогу. Книга вторая. Париж: YMKA-PRESS, без даты.

Ида Карская. Из бесед с В. П. Чинаевым. В кн.: Studies in Modem Russian and Polish Culture and Bibliography. Essays in Honor of Wojciech Zalewski. Ed. by Lazar Fleishman. Stanford, 1999.