Миша Бастер - Хардкор

М. Б.Здесь, наверное, стоит отметить, что изначальные позывные подростков разнились по происхождениям клубов. «Кони» были фанатами конноспортивной базы армии, «динамики» – клуба войск МВД, за что их часто, между делом, называли «ментами». «Торпедики» – фанаты завода АЗЛК, хотя на самом деле немногочисленные поклонники клуба были попросту мажорами. А фанаты «Спартака» назывались «мясными» из-за якобы мясокомбината. «Зенитчикам» от Аэрофлота в какой-то момент присвоили почетное звание «пакеты», так как советская промышленность наконец-то разродилась полиэтиленовыми пакетами, на части которых распечатали питерскую тему по случаю успехов на спортивных поприщах. Но чаще «мешки», потому что многие фанаты ездили и с сумками а-ля семидесятые из мешковины, на потеху вражин, которые пренебрежительно обзывали их бомжами, хотя чаще просто питерцами. Потом, конечно же, все это обросло урелами и гопниками, но ведь не о них речь.

Ж. М.Нуда, хватало и нормальных хулиганов, с которыми связано легенд и историй не на одну книгу. К примеру, после одного матча условились с выездным «конем» Анзором, что будем биться с его товарищами в парке. Приходим, а там один Анзор и чувачок в пиджаке. Спрашиваем: «Что за дела?» и узнаем, что попросту остальные «кони» стрелку задинамили с перепугу, но он готов биться один за всех и за честь клуба. Конечно же, такая позиция ничего, кроме уважения, не могла вызывать. Мы вместе с ним потом поехали к тусовавшим на вокзале «коням», выявили и вломили им, предварительно отбуксировав подальше от обычных граждан. У «мясных» тоже частенько случались воспитательные эксцессы между правыми фанами и болельщиками «Спартака» новой волны. Питерцы, конечно же, не любили их больше всех, но не трогали. Но им, в свою очередь, часто доставалось от хохлов. Так, например, было на выезде в Днепропетровск, когда был разгромлен поезд со спартачами. Тогда просто вдоль трассы стояли группы местных жителей с колами и на многих станциях происходила забивка людей в красно-белых цветах. Мне, кстати, тоже несладко приходилось на украинских выездах, но по другой причине. В Донецке волосы нормальной длины надо было мыть каждый день, не говоря уже о длинных. Там постоянная пыль и грязь, которая поднимается клубами с земли и асфальта при первом дуновении ветра. В короткий срок моя куртка стала просто белой, а сам я имел достаточно бомжеватый вид. Тогда нас всех приняли на стадионе, повязали и переписали, а в родные пенаты отправили бумаги, что-де мы были задержаны за драку, хотя до нее дело и не дошло. Или на выезде в Кишинев, когда меня приняли за уже действительно учиненную драку. Весь молдавский сектор кричал: «Не в милицию, не в тюрьму его ведите, а в парикмахерскую его!»

Но эти эпизоды были исключительными, потому как здесь на футбольную тему ложились патологическая неприязнь к «клятым москалям» и отсутствие клубных кодексов подобно российским. Как я уже сказал раньше, другие битвы носили характер «стенка на стенку», и наличие каких-либо прутов, ножей, бутылок в драках считалось позорным и пресекалось. Постоянные столкновения с «конями» были актуальны только на гражданской территории, но никак не в местах заключения под стражу. Помню, как-то перед матчем, питерскую группу в количестве двадцати-тридцати человек упаковали в отделение. Видимо, ради потехи в узкую длинную камеру затолкнули Зину, фаната ЦСКА, которого все уже давно знали. Зина, тут же встав в стойку у стенки, процедил: «Ну что, суки, подходите!», на что ему покрутили пальцем у виска и успокоили, как смогли. Денег тогда практически не было никаких, да они и не были особо нужны, дух товарищества все это компенсировал.

Параллельно, конечно же, в стране развивались иные субкультурки, которые часто пересекались на футбольной теме. Немалое количество волосатых и первых металлюг присутствовало на трибунах стадиона. Панков было мало, но встречались и такие. Позже, где-то в 84-м году, приток урелов в фанатские массы подвинул всех этих неформалов. Да и концертные события в городах вместе с проникновением хеви-металла на российские просторы понеслись с немыслимой частотой. Совмещать фанатство и тусовки другого характера было сложно, но кому-то все же удавалось. Я с товарищами всегда на выездах интересовался субкультурами в разных городах. Делать это было несложно, потому как волосатые люди в джинсе и немыслимых свитерах были легко выпасаемы местной общественностью, и «голубиной почтой» оповещался местный андеграунд.

Как-то в городе Пскове, где мы были проездом, случилось нечто подобное. Тогда, в преддверии матча, мы побродили по городу, где народ развлекался очередной первомайской демонстрацией. Только присели на лавочку – сразу к нам подгребает какой-то дядечка и спрашивает, не к Сереже ли мы приехали. Мы сильно удивились, ответив, что в общем-то нет, и только через несколько лет узнали, что в городе был достаточно известный волосатый Юфо. И человек, который нас спрашивал, искренне хотел помочь нам. Я потом его встретил уже в Питере, когда люди полунеформального вида подошли ко мне на вокзале и спросили, знаю ли я что-нибудь про «Сайгон». На что я им ответил, что, мол, собственно, я не хиппи, а фанат, чем очень сильно их удивил. Они-то меня сами и привели в пресловутый «Сайгон».

Случаев таких было много, и неформальные отношения были самонастраиваемой арт-коммуникацией, которую поддерживало местное население. В Прибалтике это в основном были хиппарюги, на севере страны – металлисты и волосатые, на Украине – какие-то вовсе деклассированные элементы, рядившиеся непонятно во что и слушавшие все подряд. Но так или иначе, хипповская система, сложившаяся в семидесятые на базе увлечения музыкой и искусством, к этому моменту пребывала в стадии стагнации. Вполне возможно, что из-за нового поколения, которое больше интересовалось наркотиками и бездельем, чем творчеством, возможно, из-за заигрывания с полудиссидентствующими маргиналами или какими-нибудь религиозными общинами, которые так же пребывали в полулегальном состоянии. Все, кто что-то искал для души и кругозора, видимо, уже нашли свое, перебунтовались и остановились в своем развитии, обрастая молодежной паствой. И все это начинало подгнивать, несмотря на то, что сеть вписок и трасс, опутывавшей весь Советский Союз, все еще работала, да и сейчас тоже работает. Внестилевая взаимовыручка у неформалов, оказавшихся по другую сторону нормальности, стояла на первом месте, вне зависимости от деградации отдельных элементов.

Тем более, что в транзитном Питере хиппанов было в достаточном количестве. Они кучковались на Невском, в «Сайгоне» и Рок-клубе, но я как-то всего этого сторонился, предпочтя избирательное общение и выезды. Я, впервые тогда столкнувшись с этим «государством в государстве», часто встречал на фоне общей инертной и почти бесполой массы хиппотни нормальных волосатых, которые просто отрывались от социума и перемещались по стране в любых направлениях без копейки в кармане. Наиболее популярным местом сбора и отрыва были лесные лагеря, где хиппаны жили бок о бок с природой, порой по несколько месяцев подряд. Например, лагерь на Гауэ под Ригой, собирал немалое количество волосатых всех мастей, включая и иных маргиналов. Там я впервые встретил Ника Рок-н-ролла с девушкой Зигги. Колино имя к тому времени уже обросло всяческими легендами. Мы с ним очень быстро подружились, и вместе с Фифой и псковским Диком, от которого я впервые тогда услышал слово «Моторхед», гоняли местных ленивых оболтусов. Доходило до смешного. Мы поставили лагерь, собрали немытую посуду и заделали ужин, а вокруг бродили сглатывающие слюну хиппаны, которым не хватало сил вымыть посуду, чтоб присоединиться к нам. Собственно, ленью и нежеланием участвовать в чем бы то ни было можно определить большинство представителей того поколения хиппи, с которым я столкнулся. Максимум телодвижений, который они могли предпринять, – это бесцельное показное тусование, психоделический гон и периодические массовые встречи по типу день рождения Джона Леннона. Конечно же, не все поголовно.