Братья Швальнеры - Тухачевский против зомби. X-files: секретные материалы советской власти

– А ты чего не спишь-то?

– Сходка, говорят тебе, продотрядовцы приехали…

– Кто? – Никита не поверил своим ушам.

– Продотрядовцы, хлеб у нас отымать…

– Какие продотрядовцы дед, ты что, с ума сошел? Продразверстку отменили в 1921 году!

– В каком? – посмеялся дед. – Ты видать и впрямь вчера до чертей напился, раз о будущем уже разговоры ведешь.

– О каком будущем? Дед, какой год?

– Так известно какой. 1920-й…

– Ты выпил, что ли?

– Это ты выпил. На деда еще ворчит, пакость…

Никита повернул голову и увидел на столе газету. Схватил ее. На номере стояла дата выхода – 2 августа 1920 года…

Парня бросило в холодный пот. Он выглянул к окно – ни единого столба ЛЭП, которые еще вчера стояли тут вдоль дороги,.. да и самой дороги не было видно! Вместо нее была обычная деревенская просека! Что за чушь?

Постепенно события прошлого вечера стали восстанавливаться в памяти Никиты. Разговор с Велимудром. Доказательства… Увидишь… Что он должен увидеть? Что за чушь? Как он попал в 1920 год? Да нет, этого быть не может.

Юноша отложил газету и попытался сделать вид, что ничего не произошло.

– Дед, мне ж сегодня в Тамбов надо. Во сколько автобус?

– Какой автобус? Что ты несешь, отрок?! Ты еще взвару попей да пойдем, сказано тебе. Велели всем работникам прибыть, только грудничков да немощных старцев дома оставлять!

Тут дверь из сеней дедова дома отворилась – вошел его сосед, Игнатий Рассоха.

– Ну что, Степаныч, идешь? Внука с собой бери, – кивнул он на сидящего на кровати в недоумении Никиту.

– Опился, сердечный. Говорит, что продразверстку в 21-м году отменят…

Старики посмеялись.

– Ладно, пошли. Будет взвар-то сосать…

Никита пошел за провожатыми на ватных ногах. Он проклинал себя только за то, что вчера затеял этот исторический спор… Хотя в реальность происходящего верилось по-прежнему с трудом и была еще надежда, что это какой-то дурной сон…

Как вдруг наступил он на осколок в земле. Ногу больно резануло, он наклонился посмотреть и… увидел, что обут он в латаные на подошвах сапоги, а одет в косоворотку и подпоясан тонким ремешком из бычьей кожи. И прочие крестьяне, шедшие справа и слева от него выглядят точно так же. Юношей овладела оторопь, он развернулся и кинулся было против людского потока, но, увидев, насколько он велик, вновь прибился к деду и стал жаться к нему, пока не дошли до самого правления. Надежды списать все творящееся вокруг на сон больше не осталось – осколок в ноге должен был окончательно разбудить парня.

Контора уездной ЧК стояла на отдалении от села – на месте старого церковного кладбища, у погоста, сровненного с землей еще в 1918 году, выстроили небольшую избу. Во время Гражданской использовалась она для сходок, заседания сельского актива. Пока белые хозяйничали на территории уезда – устраивали там попойки, так что после установления Советской власти новым командирам стало претить находиться там больше пяти минут. Ну а когда вопрос встал о создании ЧК – лучше помещения и не нашлось. И стояло далеко, и вызывало у всех местных жителей порядочное омерзение.

Клавдия Семенова вошла в контору, тоже преодолевая смущение. Не хотела она идти – да делать нечего, обокрали ее давеча. И пусть бы его, барахло какое взяли, а вот то, что корову свели со двора – этого бедная крестьянка, и без того не вволю едавшая и пившая, стерпеть не могла. Деваться некуда – добрела до старого погоста и перешагнула порог дома, на котором и таблички никакой не было – все и так знали, что здесь находится.

Внутри было накурено. Стояло два стола и какие-то шкафы по углам – остальное пространство в комнате пустовало, создавая тем самым впечатление просторного помещения. Но от спертости воздуха и табачного дыма и этот простор не спасал – сидящего за столом под портретом Ленина начальника ЧК Рожкалнса разглядеть удавалось с порога с трудом. Лишь потом, когда глаза чуть пообвыкали, становилось виднее.

– Доброго здоровьица, товарищи чекисты…

Молчание.

– Здравствуйте, говорю, – громче повторила крестьянка.

– Чего тебе? – не поднимая головы от бумаг и не вынимая изо рта папиросы, ответил товарищ Рожкалнс.

– Семенова я, Клавдия…

– И дальше что?

– Так вот ведь… Обокрали… Корову свели…

– Ну и что ты хочешь?

– Так ведь… искать надобно…

– А без тебя мы до этого никак не могли додуматься?! – зло бросил Рожкалнс, досадуя видимо на то, что темная баба отвлекает его от более важных дел. И добавил, обращаясь к своему коллеге, сидевшему за соседним столом: – Мальцев, есть у нас что в учете на эту тему?

– Так точно, товарищ Рожкалнс. Кудинов, начальник уездной милиции рапорт прислал. Ищут.

– Слышала? Ищут. Это дело милиции, а ты в ЧК пришла. Зачем?

– Ну так ведь вам-то сподручнее искать будет.

– А то, что у нас другая работа есть, тебе все равно?.. В общем, ищут. Как найдут – сообщат. Иди.

Клавдия стояла как вкопанная посреди комнаты. Такой разбор ее обращения ее явно, как сейчас говорят, не удовлетворил.

– Ну чего тебе еще?

– Да… когда же найдут-то?

– Откуда я знаю? Как найдут – так найдут.

– А мне чего ж делать?

– Богу молись… Надо было лучше за вещами своими смотреть.

– Да как тут смотреть, когда ночью и украли-то все, пока у соседки ночевала после покоса. Помогала ей, Аннушке-то, у нее и осталася… А они словно знали, ироды.

– Ясное дело, знали.

– Так кто же мог знать-то?!

– Я-то откуда знаю… – зло буркнул Рожкалнс и снова уставился в свои бумаги. Среди них была фотография бывшего начальника местной милиции, эсера Антонова, который теперь разыскивался ГубЧК по политическому делу – ввиду партийной принадлежности – и несколько дней назад как в воду канул. Исчез из села, и отыскать его не было никакой возможности. А отыскать было надо – бывшие эсеры были новой власти ох, как поперек горла. Бои с Врангелем еще продолжались, и потому они представляли очевидную опасность для Советской власти. Да и в новой, мирной жизни давать недобитой контре право и возможность проводить свою политику властям как-то не улыбалось…

Рожкалнс догадывался, что популярного в селе правдолюбца Антонова кто-то из местных жителей попросту у себя скрывает… Но кто? Молчали все как рыба об лед – и главному чекисту не расходиться: срок продразверстки, начнешь самовольничать, хлеб не сдадут, а за это его же первого по головке не погладят.

Из приоткрытого окна чуть дунул ветерок. Клавдия собралась было уже уходить, как властный оклик Рожкалнса остановил ее.

– Кто-кто… известно, кто, – как бы между делом, невзначай сказал он, но так, что слова его дошли до ушей крестьянки. – Кто у нас безобразничает последние полтора года?