Николай Сотников - «И дольше века длится век…». Пьесы, документальные повести, очерки, рецензии, письма, документы

Велик ли был блокадный коллектив? Для блокадных условий – да. Нашлось упоминание о производственном совещании, которое проходило в помещении «Лентехфильма»: свыше 50 работников приняли в нём участие!

И, наконец, вопрос географии. С ним больше всего неясностей: «Популяризаторы» утверждают, что все фильмопроизводство было на их базе. Но ветераны, которых я ещё успел застать, возражают, Оказывается после того, как бомба попала в павильоны Ленкинохроники, где было много стекла, одно время они пользовались помещением на Лиговском проспекте, но и туда попала бомба. Тогда пристанищем стал Клуб строителей на Крюковом канале (классический адрес документалистов по следующих лет). Там был… кинозал! Его наскоро переоборудовали в производственный кинозал. Вот там-то и шёл просмотр фильма, о котором у нас в книге идёт речь в очерке «Три встречи с будущим патриархом». А вообще-то тема не закрыта и взывает к продолжению исследований.

До Берлина – считанные километры, до Победы – считанные дни. А ведь совсем недавно я ещё считал блокадные дни и воевал на невских берегах и как военный корреспондент, и как сотрудник фронтовой кинохроники. А теперь я, спецкор газеты 61-й армии Первого Белорусского фронта «Боевой призыв», лежу на песчаном низком берегу Одера среди лодок и понтонов, приготовленных с ночи для форсирования решающего рубежа.

С крутого вражеского берега бьют пулемёты. Опасно столкнуть лодку по песку в воду, но кое-кто из бойцов уже рискнул и остался навсегда на отмели. И вот один рассудительный пожилой солдат по фамилии Бондаренко (я знал его и писал уже о нём) нашёл неожиданный выход. Он решил плыть, прикрываясь лодкой, толкая её впереди себя! Потом смотрю, он быстро переваливается через борт и плывёт, не поднимая вёсел, гребёт руками. Доходит до роковой середины и… «безвольно» движется вниз по течению. На том берегу уверены: и этот «готов» и больше пуль на него не тратят. А Бондаренко жив-здоров! Он начинает управлять лодкой всё очевиднее и заметнее. Вот лодка устремляется к ТОМУ берегу. Впереди мысок с кустарниками. Да, здесь уже можно замаскироваться. Вижу, что примеру смельчака следуют и другие бойцы. И вскоре оттуда, с мыска, во фланг врагу начинают бить наши ручные пулемёты.

Честно говоря, и мне страшно хочется туда, на плацдарм! Но мне не 19 лет, как тогда, в 1919 году, когда я служил у Котовского, а почти сорок пять и твердо помню приказ своего старшего начальника генерал-майора Котикова: «Никакого лихачества! Оставаться на нашем берегу и дать на первую полосу газеты репортаж с переправы». Мне оставлено, как сейчас помню, 180 строк. Ответственный секретарь у нас считал макет с точностью до строчки и был большой педант. Что ж, о Бондаренко и последовавших за ним ребятах как раз – 180 строк! В самый раз!

А дальше время как на крыльях понеслось. Не жизнь – оплошное движение – вперёд, вперёд!.. И так вплоть до того самого дня, 9 мая, который я встретил на берегу Эльбы. Накануне в сумерках мы достигли притихших берегов далекой реки. Домчались и с ходу уснули в ивняке, на траве, страшно утомлённые, но спокойные. Спокойные впервые. Это казалось странным, в том числе и мне: ведь я только что с того света вернулся в самый канун Победы! Вот обидно было бы! А получилось так.

Наша машина испортилась, я со своими ребятами из редакции на дороге встали и всё попутки ловили. Один лихой шофёр тормознул: «Одного из вас возьму! Садитесь в кабину, товарищ старший лейтенант!». Это он меня приглашает. Я немного проехал, а потом и говорю, что хочу в кузове подремать – там сено, свежий воздух. Тепло уже совсем по-летнему. Сказано – сделано. И буквально через какие-то полчаса шальным снарядом срезает кабину, и я отделываюсь лишь мелкими ушибами и синяками. Парня жаль! Отличный водитель был и человек очень отзывчивый, приветливый. Даже толком не познакомились – думал, что дорога ещё дальняя, успею…

И вот ещё о чем думалось мне на песчаной лужайке под тихое плескание вод Эльбы. Вчера я пережил, пожалуй, самое сильно впечатление за все военные годы и дни. Всё было: голод, и холод, и гибель друзей, и смертельная усталость, и отчаянье, и азарт боя, но такой мудрой и разноплановой одновременно картины я ещё не видал никогда.

На огромной фронтовой дороге я видел четыре потока. По центру дороги неслись наши пехотинцы. Это наступали на колёсах войска Первого Белорусского фронта, который я также полюбил, как свой родной Ленинградский, и на всю жизнь считаю своим. На писательских ветеранских перекличках так и отзываюсь дважды – и как боец Ленинградского фронта, и боец Первого Белорусского.

На чём летали наши ребята? На крыльях Победы, конечно, образно говоря! А конкретно? И на грузовиках, и на самоходках, и в легковых машинах, и на мотоциклах, и даже на велосипедах, на транспорте своём и трофейном, на всех подручных средствах передвижения! Мчались, мчались, мчались до перекрёстка.

Я и сейчас вижу его, он стоит перед моими глазами, этот перекрёсток середины XX века.

Слева, в обратную сторону, на восток, довольно стройными рядами маршируют приободрившиеся военнопленные, вызволенные нами из гитлеровских концлагерей. Шли генералы, офицеры, солдаты самых разных армий: итальянцы, бельгийцы, американцы, англичане, французы, норвежцы, даже финны… Каждая колонна – со своими национальными флажками, трепетавшими в приветственных взмахах. Вся Европа кричала нам «Ура!», Вся Европа, казалось, вышла из плена благодаря нашему наступлению. Наступавшим некогда было заниматься встречами, приветствиями. Наша великая миссия была ещё не завершена.

А эти все люди спешили именно на восток, где их ожидало на наших заставах у Одера и Вислы давно желанное освобождение, еда, отдых, внимание и сочувствие. Они это знали, идя на восток даже тогда, когда их страны находились там, на западе, где продолжать громыхать последние битвы Второй мировой войны. «Зачем лишний риск?» – рассуждали здравомыслящие европейцы: ещё несколько дней и дорога домой будет свободной и главное – безопасной.

Туда же, на восток, шли и советские люди, освобождённые из фашистской неволи. Им не надо было поворачивать назад, они следовали вперёд неуклонно. И если среди иностранцев царило весёлое оживление, то хотя и в этих наших колоннах были вспышки ликования, но больше было слёз. Любой непредубеждённый видел, что нашим в плену и вообще на войне досталось больше, судьбы сложились в целом трагичнее, вид был изнуреннее, почти все шли в настоящих лохмотьях, шли медленнее – и хотели бы быстрее да сил не было ! И вот в этих наших колоннах то там, то сям начинались и умолкали песни. Народ нёс свои песни на Родину ! Он их не забыл. Он украшал этими песнями свою дорогу домой.