Николай Гейнце - В действующей армии

Таков рассказ г-на Котова.

Подъезжаем к Петровскому заводу – по дороге на линии много рабочих-китайцев и ещё более бурят, отличающихся от первых маленькими и тонкими косами.

Действительно, великий Сибирский путь!

Никакие его описания, как бы талантливо и картинно они ни были сделаны, не могут передать того впечатления, которое производит он на путешественника.

Вот действительно гигантская работа!

Этот железный путь, проложенный в гранитном коридоре Яблонового хребта, которым мы следовали сегодня – труд если не физических, то нравственных великанов – торжество техники и пиротехники.

Между станциями Сохондо и Яблоновой входим в туннель, над которым красуется надпись «К великому океану».

Туннель невелик, он короче севатопольского, и над выходным его отверстием читаем надпись «К Атлантическому океану».

Посредине, между этими станциями самая высшая точка пути, а вместе с тем и кульминационный пункт могущества России, раскинувшейся на протяжении между двумя океанами.

Чувствуешь какой-то необычайный подъём духа, силу и бодрость.

Ты и великая, ты и могучая, матушка Русь!

Подъезжая к Чите, видим во многих местах склоны гор, покрытые густым дымом.

Это горят леса.

Железнодорожный путь вырывается из гранитных объятий и идёт по берегу огромного озера Киноп, на берегу которого раскинулось селение этого же названия.

Озеро очень рыбное, но рыба в нём, как в большинстве озёр Сибири и Забайкальской области, заражена солитёром и при употреблении в пищу требует особой осторожности.

Селение Киноп находится под Читой.

Здесь две станции.

Одна не доезжая Читы, где находятся вагоностроительные и ремонтные для паровозов железнодорожные мастерские, а вторая в самом городе.

Последняя устроена по ходатайству читинцев, которые лишены были станции в городе, несмотря на то, что дорога идёт почти городом Читой.

В Чите очень красивый вокзал, и сам город издалека очень живописен.

Он раскинулся по склону горы среди лесов – многие улицы идут в просеках.

Мужская гимназия построена в одной из таких лесных улиц.

Город производил впечатление очень большого, хотя в нём всего 12.000 жителей.

Забыл отметить, что в Чите устроен санитарный карантин, под руководством врача И. С. Спиридонова.

В нём три врача и сёстры милосердия.

Врачи встречают воинские поезда и заболевших оставляют до полного выздоровления в карантине.

В случае инфекционной формы болезни больной отправляется в местный госпиталь.

На вокзале Чита-город интересная встреча с корейцем – русским подданным в форме министерства юстиции.

Я не замедлил познакомиться с ним.

Он оказался бывшим петербуржцем – Никандром Александровичем Ким.

В Петербурге он состоял при корейской миссии и был помощником преподавателя китайского языка в с. – петербургском университете.

Он окончил курс в токийском и лондонском университетах, прекрасно говорит по-китайски, по-японски и по-английски и довольно чисто по-русски.

Сын бывшего министра двора корейского императора, убитого японцами. Японцы также убили его брата, а его мать с горя зарезалась.

Он остался один, перешёл в русское подданство и носит в своей душе непримиримую ненависть к японцам.

Ему всего тридцать лет, но он успел уже жениться два раза.

Первая его жена была англичанка, а вторая, приехавшая к нему невестой в Порт-Артур – русская, племянница председателя иркутского окружного суда.

От неё у него дочь, одного году от роду.

Он служил переводчиком при порт-артурском окружном суде, был в Порт-Артуре во время первых бомбардировок, но затем жену с дочерью отправил в Иркутск к её дяде, а сам был послан в распоряжение командующего войсками Забайкальской области г.-м. Парчовского.

Н. А. Ким глубоко верит в близкое занятие Кореи русскими войсками и победное окончание войны.

Но прозвонил третий звонок, и я принуждён был расстаться с интересным собеседником.

Едем далее. Спустилась ночь.

Лесные пожары на горах продолжаются, являя собою грандиозное зрелище – огромные участки леса в огненных языках пожирающего пламени.

Когда пишешь наскоро дорожные впечатления и беседы со встречающимися на пути интересными людьми, невольно получаются пропуски – результат забывчивости, а самое изложение, конечно, страдает формой.

Когда же пишешь в поезде при тряске вагонов, эти недостатки конечно усугубляются – да простит их мне читатель.

Пропуски можно однако пополнить, что я и делаю.

Несколько ранее я упомянул, что в настоящее время весь великий сибирский путь носит на себе следы недавнего проезда по нем г-на министра путей сообщения князя Хилкова – всюду новые разъезды, иные ещё строятся, иные лишь намечены поставленными в стороне вагонами со звонком.

Иллюстрацией к этой неусыпной и утомительной работе г-на министра служит случай, переданной комендантом пристани «Танхой».

На пароходе «Ангара», при переезде через Байкал, с князем Хилковым от переутомления сделалось дурно, и он упал бы, если бы его не поддержали.

К довершению опасности г-н министр стоял около открытого люка.

Эта поездка министра была положительно подвигом государственного деятеля.

Сообщая мою беседу с корейцем Н. А. Кимом, забыл упомянуть, что он в настоящее время православный.

По этому поводу разговорился с едущим вместе со мною из Петербурга чиновником министерства иностранных дел Г. А. Казаковым.

Он направляется в Пекин, куда командирован в состав нашей миссии.

Почти вся его служба прошла на Дальнем Востоке, в Корее и Японии.

– Корейцы принимают православие, – сказал он мне, – для того, чтобы быть русскими, к чему они очень стремятся. Бывший начальник нашей духовной миссии в Корее архимандрит Хрисанф рассказывал мне, что многие корейцы, приходившие к нему с просьбой окрестить их, думали, что с принятием православия они сделаются русскими подданными. Когда же о. архимандрит разуверял их в этом, то большинство из них не принимали православия… Находились, впрочем, и такие корейцы, которые явились принять православие в надежде получить за это 25 рублей. Басню об этой плате распространяли между ними японцы.

Разговор мой с Г. А. Казаковым коснулся русских колоний в Японии.

– Особенно много русских, – сказал он мне, – в Нагасаки и в окрестных деревнях… Там и японцы говорят хорошо по-русски. Вероятно, многие русские и теперь, во время войны, остались в Нагасаки. Я почти уверен, например, что там живёт до сих пор г-жа Воронцова – жена капитана одного из пароходов восточно-китайской железной дороги. У неё в Нагасаки свой домик, и она, несмотря на предупреждение мужа, отказалась перед объявлением войны выехать из него. Я уверен, что японцы всячески охраняют её – в этом смысле они любят играл в «джентльменов».