Эндрю Нагорски - Охотники за нацистами

В Нюрнберге Хёсс заявил, что готов взять на себя ответственность за свои действия и понимает, что должен расплатиться жизнью, – но при этом продолжал обвинять во всем Гитлера и Гиммлера, отдававших ему приказы. В то же время он с гордостью писал, что даже после окончания войны «сердце, отданное идее фюрера, говорило, что мы не можем пойти ко дну».

Примо Леви, писатель-еврей итальянского происхождения, переживший Освенцим, в предисловии к поздним изданиям мемуаров Хёсса писал, что эта история «преисполнена зла, и это зло выражено с пугающей бюрократической тупостью». [193] Hoess, Commandant of Auschwitz, 19. Автора он описывает как «грубого, глупого, высокомерного негодяя, который иногда нагло лжет». Впрочем, это не мешает ему называть мемуары «одной из самых поучительных книг», которая показывает, как человек, в других обстоятельствах ставший бы «скучным функционером, соблюдающим дисциплину и выполняющим чужие приказы», превратился в «величайшего преступника в истории».

Книга, по его мнению, рассказывает, «как легко в человеке зло подменяет добро, осаждает и подавляет его, оставляя лишь крохотные островки: любовь к семье, интерес к природе и викторианскую мораль». Тем не менее Леви признает, что во многом автобиография Хёсса правдива и он вовсе не был садистом, обожающим причинять боль. В этом смысле «он так и не стал истинным чудовищем даже на пике своей карьеры в Освенциме».

Эта тема в очередной раз всплыла при обсуждении суда над идеологом холокоста Адольфом Эйхманом. Были ли главные нацисты монстрами – или обычными людьми? Для тех, кто придерживался второй точки зрения, на руках Хёсса было больше крови, чем у Эйхмана. Позднее эти идеи легли в основу концепции «банальности зла».

Как уже отмечалось, Хёсс во время дачи показаний в Нюрнберге преувеличил количество жертв Освенцима. Его первоначальная оценка – от двух с половиной до трех миллионов смертей – подтверждалась показаниями уцелевших участников зондеркоманд, особых подразделений из числа узников, которые загоняли приговоренных в газовые камеры. [194] Gutman and Berenbaum, 64. Большинство членов зондеркоманд также были убиты, но некоторые выжили. Двое из них сразу после войны подтвердили, что в газовых камерах лагеря погибло не менее четырех миллионов человек. Эта цифра и попала в официальные доклады советских и польских властей, а также книгу Зейна. [195] Sehn, Obòz Koncentracyjny Oświęcim-Brzezinka, 10. Более того, польское правительство придерживалось этих данных вплоть до своего свержения в 1989 году, несмотря на многочисленные доказательства их значительного завышения.

Для тех, кто не верил в холокост или, по крайней мере, считал, что количество жертв чрезмерно преувеличено, книга Зейна стала объектом насмешек, некоторые даже называли его «советским дурнем». [196] Belling J., “Judge Jan Sehn,” http://www.cwporter.com/jansehn.htm. Однако на тот момент польские и советские комиссии, первыми исследовавшие лагерь, были склонны верить самым изобличающим показаниям, тем более что опровергающих их доказательств еще не нашлось.

Поэтому данные Хёсса и выживших узников были приняты всерьез. Петр Цивинский, нынешний директор Государственного музея «Аушвиц-Биркенау», подтвердил, что офицеры СС сожгли 90 % лагерной документации, а значит, подсчет точного количества жертв должен был занять немало времени. «Нельзя сказать, что военные комиссии подошли к делу халатно, – отметил он. – На тот момент они искренне считали, что чем больше, тем лучше». [197] Из интервью автора с Петром Цивинским. Для сталинской эпохи это было естественно: «Только сумасшедший стал бы опровергать официальные данные Политбюро».

Франтишек Пипер, польский историк из Государственного музея «Аушвиц-Биркенау», первым относительно точно подсчитал количество жертв: от 1,1 до 1,5 миллиона человек. [198] Piper F., Ilu Ludzi Zgineło w KL Auschwitz. В 1992 году, уже после падения коммунизма, он наконец сумел издать свою книгу. И хотя примерные цифры были известны задолго до официальной публикации, по мнению Пипера, польские власти опасались предпринимать какие-то шаги, которые могли «преуменьшить преступления геноцида в целом и Освенцима в частности». [199] Gutmanand Berenbaum, 67. Кроме того, любого, кто осмелился бы озвучить реальные цифры, тут же обвинили бы в пособничестве убийцам. [200] Из интервью автора с Францишеком Пипером.

На самом деле цифра в четыре миллиона примерно соответствовала общему количеству евреев, погибших в лагерях смерти и гетто, после того как более одного миллиона было убито айнзацгруппами. Конечно, это было лишь совпадением. И все же пересмотренные данные по Освенциму не сильно сказались на общем количестве жертв холокоста.

Что до Зейна, он не стал идеологом нового режима. Даже после того, как он в 1949 году занял пост директора Института судебной экспертизы, в коммунистическую партию, как следовало бы ожидать, Зейн так и не вступил. Вместо этого он присоединился к Демократической партии (Stronnictwo Demokratyczne), которую называл «незаконнорожденным ребенком» коммунистов [201] Подробности приводятся по результатам интервью с Марией Козловской и Зофией Хлобовской, а также материалам архивов Яна Зейна. – иными словами, эта маленькая партия была создана намеренно, чтобы создать впечатление плюрализма. Что интересно, в 1989 году она (вместе со столь же незначительной Объединенной Крестьянской партией) отказалась выполнять распоряжения коммунистов и перешла на сторону «Солидарности».

Конечно, это произошло уже после смерти Зейна, но инстинкты здраво подсказывали ему, с одной стороны, поддерживать хорошие отношения с правительством, а с другой – держаться от него подальше. Пребывая на посту директора более пятнадцати лет, ему удавалось избежать создания в институте партийной ячейки, в то время как все прочие организации создавали ее в обязательном порядке. «За все годы его работы на нас не оказывали никакого политического давления», – подчеркивает Зофия Хлобовска.

В то же время он поддерживал близкие дружеские отношения с Юзефом Циранкевичем, который до войны возглавлял Польскую социалистическую партию, пережил Освенцим, а в коммунистической Польше занял пост премьер-министра. Без таких связей Зейну, конечно же, не позволили бы вести расследование в Освенциме или выезжать за границу. В разъездах (в частности, по территории Германии), как тогда было принято, Зейна всегда сопровождал «телохранитель», реальная миссия которого заключалась в том, чтобы убедиться в отсутствии несанкционированных контактов с иностранцами.

Зейн не выказывал жажды мести, даже когда допрашивал Хёсса и его подчиненных. «С преступниками он был гуманным, потому что знал, какая судьба их ожидает», – поясняла Хлобовска. Еще он знал, что при хорошем обращении заключенные охотнее делятся со следователями деталями своих преступлений. Зейн считал, что его задача – выбить из бывшего коменданта лагеря как можно более подробные показания и собрать как можно больше доказательств против него. В итоге ему удалось развязать язык Хёссу.