Николай Свистунов - Столыпинский вагон, или Тюремные приключения мэра

В Верховном Совете он был ярким и страстным оратором. Красные директора натурально бесились от его крамольных речей. Очень скоро Ивенский превратился в лидера оппозиции и попортил много кровушки президенту Зотину.

Их интересы неожиданно совпали в тот момент, когда Ельцин взялся за разгон Советов. Вместе с Зотиным и Минаковым Ивенский сделал все, чтобы распустить Верховный Совет и назначить новые выборы.

Дивидендов Леониду Михайловичу эта акция не принесла. Выборы во вновь учрежденное Государственное собрание он проиграл с треском. Не могу сказать, по какой причине. Возможно, против него ополчились не только прежние депутаты, но и директорский корпус Йошкар-Олы. Возможно, не в его пользу сыграла национальность. Но факт остается фактом: первый демократ республики с политических небес разом спустился на грешную землю.

Поражение на выборах предполагало возвращение бывшего преподавателя политеха в родные пенаты. И вот тут-то, на мой взгляд, Леонид Михайлович допустил роковую ошибку.

Он не пошел обратно в институт. Три года он был депутатом Верховного Совета, серьезно увлекся политикой. Живое дело оказалось много интересней нудных лекций. И возвращаться в прошлое он не захотел.

Толковому и дельному человеку трудно затеряться в крошечной республике, где все население составляет семьсот тысяч человек. Леонид Михайлович и не затерялся. Он поступил на службу президенту Марий Эл.

Надо отдать должное Зотину: он просчитал Ивенского очень точно. Леонид Михайлович полюбил власть и все сопровождающие ее атрибуты. Ему было важно находиться в гуще событий, блистать, ловить восхищенные взгляды, ощущать уважение и почитание. Он быстро понял, что находясь при власти, можно не ограничивать себя ни в чем и безбедно жить за счет бюджета. Он полюбил комфорт, персональную машину с шофером, правительственную дачу.

Разумеется, Леонид Михайлович понимал, что переход в правительство будет выглядеть как предательство демократических идеалов. Он долго колебался и спрашивал совета у всех своих знакомых. В душе он наверняка понимал, что за такой шаг придется заплатить определенную цену. Думал отделаться малыми потерями, но жизнь распорядилась по-своему.

Тогда, на изломе своей карьеры, Леонид Михайлович приехал ко мне. Не мог не приехать: слишком много интересов у него было завязано на банке и мне лично.

– Николай, у меня сложный вопрос, – начал он таинственно.

– Слушаю, – я не придал значения его тону. Обычно такой заход предвещал историю о каком-нибудь интересном, на его взгляд, начинании в сфере бизнеса, и потому я приготовился услышать страшную тайну про сделку на миллиард боливийских долларов. Но на этот раз он заговорил о другом.

– Зотин предлагает мне поехать с ним в Италию.

– Зачем?

– Он едет на подписание контракта по вашему волжскому заводу «Совиталпродмаш». Ему нужен переводчик и помощник, который помог бы разобраться в тонкостях контракта.

– Подожди, подожди, – не понял я. – Ну, переводчик – это понятно. Языки ты знаешь, в этом деле поможешь. Но что значит помощник по подписанию контракта? Ты-то тут причем?

– Притом. Мне дали на изучение конфиденциальный материал. Через неделю я буду знать все и о заводе, и о выпускаемой продукции. Президенту нужен помощник, который мог бы свежим взглядом оценить ситуацию.

Я посчитал своим долгом поделиться сомнениями.

– Леонид Михайлович, я бы не советовал доверять Зотину. Я-то его хорошо знаю. Обманет.

– Ну, о чем ты говоришь? Какой обман, – прервал он меня. – Он уже включил меня в официальную делегацию.

– Ну и что. Все равно я ему не верю. Да и потом, ты же демократ. Как ты думаешь жить и работать в дальнейшем? Вернулся ты вместе с Зотиным из Италии, и дальше что?

– Вот! – воскликнул он. – По этому вопросу я и приехал посоветоваться. Зотин предлагает перейти к нему работать. Даже министерство новое для меня придумали – по внешнеэкономическим связям!

– С ума сошел, – только и смог вымолвить я.

– Почему сошел? В жизни надо определяться.

– А как же демократическая платформа?

– Да к черту эту платформу, одни болтуны собрались. И ведь есть шанс в Италии побывать. Ты представляешь, – он мечтательно закатил глаза, – Рим, Флоренция, Венеция…

– Мои-то советы тебе зачем? – нарушил я его лирическое настроение.

– Как зачем? – очнувшись, переспросил он. – Твое мнение мне знать важно. Если я поеду с Зотиным в Италию, то вроде как стану предателем, да?

– Да. Не надо ехать в Италию.

– Как же ты не поймешь! Это мечта всей моей жизни!

– Ну, раз мечта, тогда езжай.

– Но на мне же столько вопросов демократического движения завязано. Я же сопредседатель…

– Не надо ехать в Италию, – перебил его я.

– Это же мечта!

– Да пошел ты к черту со своей мечтой, – не выдержал я. – Определись, чего хочешь, и действуй. Только потом не ной. Не знаю, что задумал Зотин, но я ему не верю. Слишком часто обжигался, чтобы доверять. Вижу, он тебя уже зацепил. Поедешь с ним в Италию, станешь министром – будешь предателем. Как потом работать с близкими тебе людьми, соратниками? Не поедешь – всю жизнь будешь ненавидеть и себя, и меня. Решай сам. Мое мнение ты знаешь.

Леонид Михайлович сделал выбор в пользу мечты. Он поехал в Италию. А после поездки, как и говорил мне, был назначен министром внешнеэкономических связей.

Вскоре после назначения я к нему зашел. Новый кабинет, куча бумаг на столе, секретарша, молодые помощники. Черный костюм с галстуком. Ни минуты покоя. Три телефона на столе и все дружно трезвонят. Леонид Михайлович очень изменился. Весь в делах и заботах, ни минуты покоя, энергичный и деловой: совершенно другой человек.

– Молодец, что зашел, Николай! Садись, у меня к тебе дело, – сходу начал он. – По закону все министры утверждаются Госсобранием. Ты депутат, как думаешь, меня утвердят?

– Нет, – глядя ему в глаза, ответил я.

Он заметался по кабинету.

– Сволочи! Я столько делаю для республики, вышел на греков, итальянцев, немцев. Миллионные контракты, а они морду воротят.

«Они» – это, как я понял, депутаты. Леонид Михайлович с полчаса рассказывал о проделанной работе, об успехах и перспективах республики и его министерства. Горячился, доказывал, убеждал. Чего ему было убеждать меня? Думаю, убеждал он прежде всего себя.

– Чего ты бесишься, – не выдержал я, – успокойся. Если все так хорошо, чего же волноваться. Если надо, я выступлю на сессии, поговорю с нашими ребятами, мы за тебя проголосуем. Но ты же знаешь, я не могу собрать большинства голосов. Нас всего пятеро. С остальными депутатами необходимо работать, тебе и президенту. Что, он не знает, как решаются подобные вопросы? Пусть пригласит к себе заинтересованных депутатов, пообещает что-нибудь.