Алексей Иванов - Заказные преступления: убийства, кражи, грабежи

– А вдруг все-таки снимет он такой фильм? Пойдет на поводу у честолюбия?

– Может быть. Впрочем, все зависит от того, где именно сейчас он находится, насколько продумал свою безопасность, насколько изменил свою внешность. Наверняка, этим он занялся в первую очередь. Собственно, он это хотел сделать после первого своего побега. Из колонии. Но расслабился, посчитал, что о нем забыли. В нем уживалась масса противоречий. Да, осторожен, расчетлив, умеет прогнозировать ситуации. И в то же время он часто шел на очевидный риск. Попадался. Опять уходил. В нем, вероятно, заложена потребность риска. И бесстрашие. Он в колонии сидел за изнасилование. Его положение казалось отчаянным. С клеймом «мент» и к тому же – насильник. По законам зоны его должны были не просто «опустить», а убить. В расправе над ним принимали участие двадцать уголовников. После этого на голове у Солоника осталось семнадцать шрамов. Но в зоне он стал авторитетом.

– Чем интересовался, о чем говорил Солоник накануне своего побега из тюрьмы?

– Просил принести для него учебник английского языка и глобус. Какой глобус, какой английский, если ему оставалось жить всего ничего! Но, с другой стороны, именно это обстоятельство влияет на психику человека. Я знал случаи, когда смертники вдруг начинали изучать Канта, Конфуция и просили их книги непременно в оригиналах. Говоря проще, я решил, что в ожидании приговора у Саши «поехала крыша»…

Мысль о его побеге из «Матросской тишины», да еще из бывшего корпуса КГБ, являющегося как бы тюрьмой в тюрьме, не приходила мне в голову. Ведь для этого Солоник должен был выйти из одного здания, пройти через другое, открыть целый ряд дверей, убрать приставленных к ним конвоиров… Единственный полуфантастический вариант побега, который я мог представить, состоял либо в захвате заложника, либо в подкупе охраны и следователя. Кстати, последнее он однажды попробовал.

Как-то на совместном со следователем допросе Соло-ника мне пришлось ненадолго отлучиться. Войдя обратно, я сразу ощутил, что в мое отсутствие между ними что-то произошло. Позже Саша сознался, что предложил следователю взятку – миллион долларов. А еще через некоторое время я узнал о служебной записке следователя, где говорилось о попытке его подкупа. Думаю, сделано это было для перестраховки: камера, в которой мы работали с Солоником, наверняка прослушивалась.

– И вот вы узнали о действительно фантастическом побеге своего подзащитного.

– Да, на другой день. В тюрьме… Я заполнял карточку на нового клиента, когда меня пригласили в администрацию «Матросской тишины» и предложили ответить на ряд вопросов… Не скажу, что это был допрос, просто беседа без протокола. Из нее-то я v узнал о случившемся.

– Существует версия, что побег Солоника устроен службой безопасности, которая, якобы, и является заказчиком убийства лидеров преступных группировок.

– Сомневаюсь, хотя случаев, когда правоохранительные органы осуществляют свои акции в преступном мире через наемных убийц, известно немало. Бывает, впрочем, и наоборот: криминалитет для разборок в своей среде нанимает правоохранников.

– Ваша первая реакция на побег Солоника?

– Выругался от неожиданности. А позже, когда в ходе следствия по делу о побеге начался допрос соседей Солоника по камерам (в том числе и моих клиентов), мне стало доподлинно известно, что среди прочих сведений РУОП собирает материал и на меня. Тогда же мои коллеги дали мне совет – исчезнуть на время. Я взял отпуск и уехал из Москвы.

– А когда вы пришли к мысли сменить жилье и пользоваться лишь сотовой связью?

– В июле, после избиения Алексея Завгороднего. Он и сейчас в больнице.

– Так кто и за что избил адвоката Завгороднего?

– В свое время у Алексея возникали разные версии о случившемся с ним, и он неоднократно делился ими с журналистами. Но сегодня мы пришли к мнению: избиение однозначно связано с Солоником.

(Версия-плюс. – 1996)

До дня «X» оставалось три недели. Себастьян потягивал пахнущее хвоей темное пепси и чувствовал, что еще немного, и два непримиримых потока взаимоисключающих мыслей разорвут его мозг пополам. У него еще есть достаточно времени, чтобы выйти из игры. Ведь тот же Виззон отпахал вместе с ним будь здоров, но вовсе не собирается соваться в это пекло. С другой стороны, он очень хорошо помнил слова Али, когда впервые попал в этот чертов гараж: «Кто сюда входит однажды, назад уже не выходит!» Это, конечно, образность, преувеличение – многие десятки раз входил и выходил он из той проклятой коробки, скрывающей в себе начало их общей тайны, однако намек в сказанном был довольно прозрачным: отступничество, что сродни предательству, они не потерпят, слишком много поставлено на карту. Пойти в полицию? Для него, сына полицейского, такой шаг был бы, наверное, самым простым выходом, но то ли страх перед арабами, то ли вдруг проклюнувшиеся за эти месяцы ростки авантюризма и щекочущее чувство риска, а может, и то и другое вместе удерживали от явки с повинной.

Себастьян почесал за ухом своего любимого бультерьерчика Монтана и по привычке направился в кафе «Мепани», которое облюбовал с тех пор, как распрощался с опостылевшей и малоприбыльной должностью в универмаге, – маленькое, уютное и, главное, недорогое заведение. Здесь он подолгу раздумывал, как закрутить пусть небольшое, но свое дело. На многое он не замахивался. Скромная мечта бюргера заключалась в том, чтобы иметь собственный бутик по продаже текстиля и в свободное время смотреть видик, есть чипсы и шоколад, пить водку с колой или заказывать на дом пиццу. Себастьян даже подумывал об открытии солярия, однако в банке и слушать не захотели о кредите. Ну, а 440 марок по безработице и 250 социальной помощи ежемесячно – далеко не капитал для вожделенной самостоятельности. Не будет денег – все проекты так и останутся при нем. Этот печальный вывод поставил Себастьяна в тупик. Будь жив отец, наверное, все было бы по-другому. Офицер санитарной, водоохранной полиции, он имел в Берлине толковые связи, но с его внезапной смертью все рухнуло, и сыну с 17-ти лет пришлось всюду стучаться собственным лбом. Здесь, в «Мелани», он и познакомился с Али, то ли турком, то ли арабом. Себастьян, вероятно, не сошелся бы с ним так близко, если бы не прятавшиеся под его немецким происхождением турецкие гены: мать Себастьяна была турчанкой.

Он хорошо запомнил тот вечер, Али, добродушно улыбаясь, по-дружески похлопал его по плечу:

– Пока подыщешь себе постоянное занятие, может, пойдешь к нам на стройку? Временно, месяца на три.

Первая поездка на «объект» состоялась почему-то на форде с наглухо завешенными стеклами. На каком-то глухом углу, вблизи кирхи, его пересадили в зеленый фургон, который и въехал в просторный, перегороженный надвое гараж. Вторая половина напоминала служебное, но лишенное комфорта бюро, интерьер его несколько портили висящие на грубо вбитых гвоздях рабочие комбинезоны.