Исса Плиев - Конец Квантунской армии

Обстановка в связи с этим могла в любой момент резка обостриться. Поднятый по боевой тревоге гарнизон Жэхэ, и бригады, дислоцирующиеся в близлежащих населенных пунктах, могли в случае неудачно сложившегося для них боя предпринять попытку уйти на соединение с Северным фронтом японских войск в Китае, то есть на Пекин, либо двинуться на Ляодунский полуостров.

Надо было что-то немедленно предпринять. Но что? Главные силы 59-й кавалерийской дивизии могли подойти к Жэхэ лишь через час-два. Вот, если бы можно было упредить полковника Никамуру и не дать ему поднять по тревоге дивизию. Но как это сделать? Послать в город парламентеров? Нет! Ведь продолжает же фанатично драться гарнизон Хайларского укрепрайона в полосе наступления 36-й армии. А Калганский укрепрайон?.. Я невольно взглянул на часы: вот уже два часа длится штурм укреплений перед Великой китайской стеной. Кто может дать гарантию, что приведенный в боевую готовность гарнизон Жэхэ не проявит такого же безрассудства и не вступит в яростную борьбу с нами?

А что если самому заявиться в штаб японского гарнизона и продиктовать условия капитуляции? Ведь именно во время наших переговоров Никамуре доложат о том, что дороги на Пекин и к морю перерезаны, что с запада к городу подошли крупные силы советских войск. Об этом мы могли позаботиться и сами. Ведь у нас под руками в плену целое подразделение вражеских солдат. Мне казалось, что это, пожалуй, наиболее верный путь принудить Никамуру к капитуляции.

Офицерам связи были отданы необходимые распоряжения, и мы двинулись в город. Теперь многое зависело от того, насколько быстро, без задержек проскочим к штабу.

Несколько наших автомашин плотной колонной, на большой скорости пронеслись мимо монастыря. Слева замелькали редкие улицы с огородами, на которых уже виднелись согнутые черные спины землеробов. Под колеса остервенело бросались собаки. Прохожие удивленно таращили глаза. Кто-то, испугавшись, спешил скрыться во дворе, кто-то, разобравшись, в чем дело, приветливо махал руками. При въезде на одну из центральных улиц я увидел впереди японский патруль.

— Возле них остановись.

— Может, не надо? — буркнул мне в ответ сержант Король, — но, не получив ответа, повторил приказ — Есть остановиться,

Почти не сбавляя скорости, шофер выключил сцепление и нажал на тормозную педаль. Машина с диким визгом остановилась. Другие автомобили остановились так, что перекрыли улицу. Сообразив, в чем дело, японцы опешили. Капитан Семенидо с переводчиком подбежал к ним и потащил в машину, объясняя на ходу, что от них требуется указать наикратчайшую дорогу в штаб дивизии.

Не успели мы тронуться, из двора выскочили два наших солдата.

— Стойте! — крикнул один из них и, подбежав, доложил — Товарищ командующий, в городе японские части. Они в крепости на северной окраине. Наши дивизионные разведчики проникли в центральную часть города. Штаб японцев расположен на площади у крепостной стены и частью в крепости.

— Передайте командиру разведгруппы: немедленно прибыть к этому штабу. Я буду там. Действовать в зависимости от конкретно сложившейся обстановки.

Разведчики крикнули «есть» и стремглав бросились назад.

И снова перед глазами мелькают, словно быстро сменяющиеся кадры фильма, отдельные моменты жизни чужого города. Мое зрение невольно фиксирует вереницу женщин с плетеными корзинами на голове, наполненными бельем. Какой-то толстяк в длинном черном халате поднимает ребристую цинковую штору, прикрывающую дверь магазина. На одной из улиц нам повстречался молоденький стройный офицер. Он шел нетвердой походкой прогулявшего ночь кутилы и бойким голосом пел бравурную песню. Завидев наши машины, он довольно четко приветствовал нас и тут же, придерживаясь за перила, стал спускаться в подвальное кабаре.

— Пошел добавить, — констатировал майор Шведов.

Штаб гарнизона находился в здании китайской архитектуры, увенчанном черепичной крышей с загнутыми вверх углами. У входа стояли часовые.

Мы остановились. Автоматчики намеревались выскочить из машины. Но я жестом остановил их, тихо приказал:

— Всем оставаться на местах!

Конечно, можно было ворваться в штаб, пленить офицеров и продиктовать условия капитуляции гарнизона. Но при этом непременно возникнет стрельба, которая может встревожить войска, находившиеся в городе и, главным образом, в крепости. Мне казалось, что лучше провести психологическую атаку против командования японского гарнизона.

— Майор Шведов и капитан Семенидо, вызовите старшего японского начальника.

Шведов и Семенидо направились было к зданию. Но оттуда показалась группа офицеров во главе с коротконогим крепышом, холеное лицо которого украшало пенсне.

Выйдя из машины, я принял позу человека, ожидавшего доклада, и строго посмотрел на коротконогого. Тот блеснул стеклышками пенсне вправо, влево и, встретив мой взгляд, направился ко мне. По глазам было видно, что японец растерян и плохо владеет собой.

«Нужно заставить его заговорить первым. Пока будет докладывать, лучше почувствует, кто хозяин положения». Но японец остановился передо мной, не проронив ни слова.

«Молчишь? — зло подумал я. — Если ты, самурайская твоя душа, немедленно не заговоришь, то твое молчание будет уже молчанием мертвеца!»

К моему великому удовлетворению, японец правильно понял мое состояние и мысли. Он быстро, сбивчиво залопотал.

— Я полковник, командир дивизии. Что вам угодно? — дословно передал наш переводчик.

— Перед вами представитель советского командования. Предлагаю принять условия безоговорочной капитуляции. Сопротивление бесполезно. Город окружен войсками Забайкальского фронта.

— Но… — полковник не успел договорить фразу, как подошел еще один офицер. Он оказался представителем генерального штаба. По мере того, как переводчик объяснял ему смысл моих требований, глаза генштабиста округлялись. Он попросил две недели для доклада командующему 44-й армии генералу Хонго и последующего согласования вопроса с главнокомандующим и императором.

— А известно ли вам, что пятнадцатого августа пал кабинет Судзуки? — спросил я. — Военный министр Анами, член высшего военного совета генерал Иосио Синодзука и другие покончили жизнь самоубийством. Вам не с кем согласовывать вопрос о капитуляции.

— Но император… — глухо пробормотал генштабист.

На лицах японских офицеров отражалась напряженная внутренняя борьба. Кто знает, на что могут решиться с отчаяния эти двое? В их взглядах нет еще той обреченности, которая неминуемо предшествует сдаче врага на милость победителя. Они скорее просто ошеломлены нашими внезапными, дерзкими и стремительными действиями.