Дэвид Финкель - Хорошие солдаты

А вот и ответ:

— Твою мать, — сказал Козларич.

— Твою мать, — сказал стрелок.

— Твою мать, — сказал водитель.

— Твою мать, — сказал Шоумен.

Дым рассеялся. Комья земли перестали падать. Мысли замедлились. Вернулось дыхание. Началась дрожь. Взгляд на руки: целы. На ладони: целы. На ноги: целы. На ступни: целы.

Все цело.

— Пронесло, — сказал Козларич.

— Все нормально, — сказал Шоумен.

Снаряд был пущен слева.

— Стоим, не двигаемся, — приказал Козларич.

Слева, где кто-то стоял и смотрел, держа палец на кнопке.

— Проверьте, какие вторичные, — приказал Козларич.

Слева, где кто-то стоял, смотрел, держал палец на кнопке и нажал на десятую долю секунды раньше или позже, чем ему нужно было: главный снаряд пролетел через маленький зазор между «хамви» Козларича и «хамви», ехавшим впереди. И хотя не обошлось без лопнувших шин, трещин в стеклах и нескольких вмятин там и сям от вторичных эффектов взрыва, люди не пострадали, если не считать дрожи, моргания, головной боли и злости, которая поползла вверх по горлу.

— Гребаные ублюдки, — сказал один солдат, когда колонна съехала с «Бермы» и оказалась в более безопасном месте, где санитар смог проверить всем глаза на предмет сотрясений мозга и уши на предмет потери слуха.

— Когда долбануло, все стало черное, — сказал другой.

— Я только пыль увидел — столб такой.

— Рехнуться, на хер, можно.

— Меня протрясло как гребаную…

— Мы живы, парни. Живы, на хер, вот и вся песня.

— …как гребаную…

— Точно вам говорю: могло быть в сто гребаных раз хуже.

— Повезло. Повезло, на хер. Больше и сказать нечего.

— Ох как я буду рад, когда вся эта херня для меня закончится. Да чтоб оно…

— Так, ребята. Собранней. Мы на войне, — сказал Козларич, но он тоже был потрясен, и сейчас, когда колонна тащилась из Камалии восвояси по лабиринту грунтовых дорог, мимо новых и новых мусорных куч, все кругом вызывало одну лишь злость, все кругом было гребаное, все кругом хотелось послать на хер.

Гребаная грязь.

Гребаный ветер.

Гребаная вонь.

Проехали мимо гребаного буйвола.

Проехали мимо гребаного козла.

Проехали мимо гребаного иракца на гребаном велосипеде, и пускай, на хер, кашляет от гребаной пыли, которую подняла колонна.

Гребаная страна.

Поравнялись с девчонкой, которая стояла одна и махала им. Волосы грязные, лицо грязное, красное платье — единственное, что было сейчас за окном цветного, — тоже грязное, и, поскольку она все махала и махала колонне, а теперь Козларичу персонально, ему надо было решать.

Он повернулся лицом к окну.

Медленно поднял руку.

И помахал гребаной девчонке.

5 июня в 10.55 вечера «хамви» стоимостью 150 тысяч долларов с пятью солдатами внутри съехал с дороги в канализационную траншею, перевернулся и затонул.

Это произошло в Камалии, где открытые и ничем не обложенные траншеи тянулись вдоль каждой улицы и проходили перед каждым домом. В какой-то момент после начала войны Соединенные Штаты, решив продемонстрировать добрые намерения и исправить положение, выделили на канализацию в Камалии 30 миллионов долларов. Это был амбициозный проект с участием турецких и иракских субподрядчиков — проект, который до приезда Козларича из-за коррупции и некомпетентности полностью застопорился. Козларичу поручили возродить проект, и он, верный себе, взялся за дело с энтузиазмом. Да, крупным военачальникам былых времен не приходилось заниматься канализацией, но что из того? Козларич ею занялся, и в середине мая, встретившись с несколькими руководителями Камалии, он твердо заявил о своем желании добиться успеха. «Я знаю, — сказал он, — что примерно половина рабочих, занятых на обустройстве канализации, — боевики, и у них есть выбор. Они могут работать либо на меня, либо против меня. Если они будут работать против меня, я их арестую. Если они будут саботировать проект, заниматься вредительством, я их выслежу и уничтожу».

Сказано было весомо, и работы возобновились. 5 июня, однако, они были далеки от завершения, и поэтому, когда с КАП выехала колонна с потушенными фарами на секретную встречу с информатором, траншеи были полны до краев.

— Правее держи! Правее! — крикнул на повороте один из солдат, ехавших в последнем «хамви», водителю, который возился с очками ночного видения. Но было поздно.

«Хамви» начал соскальзывать в траншею. Потом перевернулся. Потом затонул. Потом начал наполняться содержимым траншеи.

Четверо солдат сумели открыть дверь и вылезли из траншеи сравнительно сухими, но стрелок застрял внутри. «Он вопил», — вспоминал позднее старший сержант Артур Энрикес, и если у него были какие-то колебания, то лишь потому, что «не хотелось прыгать в эту жижу».

И?..

«Я прыгнул в эту жижу».

Он залез в отделение экипажа, где стрелку, который все никак не мог высвободиться из ремней подвесного сиденья, прибывавшее содержимое траншеи уже заливало голову. Энрикес обхватил его одной рукой и задрал ему голову выше, а другой начал перерезать ремни. Когда он с ними справился и начал снимать со стрелка бронежилет, они оба уже были почти погружены. Когда стащил бронежилет, оба были погружены полностью. Глаза Энрикеса были зажмурены. Он не знал, сколько сможет продержаться не дыша. Он нащупал талию стрелка и потянул, но все было скользкое. Попробовал еще раз. Подтолкнул стрелка к двери. Тянул, и скользил, и тянул, и наконец они выбрались за дверь, из машины, из жижи, на берег траншеи, и так начался для батальона 2-16 этот месяц «обнадеживающих признаков» — начался с двух солдат, обтирающих вонючую жижу с ушей и глаз, выплевывающих неочищенные иракские стоки.

6 июня в 10.49 утра, когда в колонну, ехавшую на КАП Камалия, был выпущен СФЗ, двадцатипятилетний рядовой первого класса Шон Гайдос стал в батальоне вторым погибшим. Вскоре после этого, когда тело Гайдоса уже отправили на родину к горюющей матери, сказавшей: «Я очень горда своим сыном — он делал то, что хотел делать и считал правильным», четверо других солдат из той колонны записывали свои воспоминания о случившемся для официального отчета о его смерти. Козларич у себя в кабинете внимательно все это читал, готовясь ко второй своей речи на поминальной церемонии.