Дмитрий Ненадович - Бестолковые рассказы о бестолковости

А на вопрос женской очереди относительно того, что в своем ли военный пребывает уме, тоже имеется соответствующая справочка. От специального военного врача, приснопамятного читателю военного герантолога. Спецврач свидетельствует всуе, что военный ветеран давно уже находится в состоянии глубокого профессионального маразма, устойчивого в своей специфичности. А специфичность, опять же, обусловлена тем же живучим инстинктом самосохранения: военного постоянно преследует чувство опасности, даже при нахождении его в стерильно-безвредном никому не нужном состоянии. На все он смотрит недоверчиво и оценивающе. Оценивает, стало быть, как его всю жизнь учили, угрозы и уязвимости. Но к общественно опасным деяниям склонностей не имеет. Пока. Пока пенсионное его обеспечение не упадет до уровня прожиточного минимума.

Ну так вот, руководствуясь живучим своим инстинктом военный постоянно что-то недовыполняет. А потому он постоянно в чем-то виноват. Начальствующему какой-либо величины можно наказывать любого своего подчиненного военного, даже не имея визуального или еще какого контакта с ним. Вот так просто в канцелярии сидючи представил себе военного, который, к примеру, обратился к своему сотоварищу на «ты» и, тут же — раз и наказал его. А потому, что все военные по служебным вопросам должны обращаться друг к другу исключительно на «вы». А поскольку вопросов, совершенно никак не относящихся к службе, у военных практически не бывает, значит все они виноваты просто по определению. И правильно их наказывают. До чего дошли, хамье трамвайное, они, видете ли, поправ устав друг другу тыкают!

Или же еще один пример. Одна из статей успевшего уже читателю надоесть Устава повествовала о том, что все военные обязаны при встрече (обгоне) отдавать друг другу честь, строго соблюдая правила этого мероприятия. А правила предписывали отдачу чести выполнять четко и молодцевато (военному воображению совершенно нетрудно воспроизвести себе процедуру потери невинности, сопровождаемую четкостью и молодцеватостью), при этом правая рука прикладывается к головному убору так, чтобы пальцы были вместе, ладонь прямая, средний палец касался нижней части головного убора, а локоть был на линии и высоте плеча. У-у-ф-ф!

И это еще не все. Есть еще и другие описания порядка лишения военного чести. Да-да, именно лишения. Он же, согласно Уставу, должен ее отдать, следовательно, должен ее тут же и лишиться. Справедливости ради надо отметить, что, как правило, лишение происходит ненадолго, ведь тот, кому военный честь свою только что, походя так, даровал, обязан тут же кусочек ее вернуть обратно, демонстрируя ответное приветствие, а обесчещенный военный обязан этот кусочек поймать, как можно удачней разместить его внутри себя и тут же приступить к его бережному и быстрому выращиванию. Почему быстрому? Так ведь скоро же опять всю отнимут, а вернут лишь кусочек-рассаду. Но это еще ничего, это еще нормальная ситуация. А вот если, к примеру, тот военный, которому честь была отдана оказался недобросовестным? Или же невнимательным просто? Пожадничал, к примеру, этот военный семенным кусочком? Тогда все гораздо сложнее, все придется с нуля начинать.

Другие описания способов лишения военного чести касаются случаев, когда головной убор у военного по каким-либо причинам отсутствует либо когда руки военного заняты тяжелой поклажей.

Имеются так же описания порядка почти добровольного отдания чести военным на месте и в движении. Особенно интересно выглядит это в движении. В этом случае военный должен, находясь в состоянии полуобморочного экстаза, злобно хлопнуть всей ступней своей о ничем не повинный участок земной поверхности, в момент шлепка резко боднуть головой в сторону искусителя и, пожирая его полными оргазма глазами, одновременно примкнуть правую руку к головному убору, а левую судорожно прижать к бедру. Камасутра отдыхает!

Представили, как это все будет выглядеть в исполнении военного артиста, выступающего в одиночном разряде? А теперь представьте, что творилось бы в компактной зоне беспрерывного хаотического туда-сюда шныряния большого количества разновеликих военных артистов, если бы они все это одновременно все вместе начали исполнять.

Представьте, к примеру, радостную процедуру массового освобождения от оков давно надоевшего сна, когда двести внезапно разбуженных военных начинают ломиться в места общего пользования (в соответствии с Уставом: уборную, оборудованную «одной кабиной с унитазом (очком) и одним писсуаром на 10–12 человек», или умывальную: «устанавливаются из расчета один кран (сосок) на пять-семь человек…»), беспрерывно топая полными ступнями и бодаясь головами, в исполнении утренних воинских приветствий и при этом еще обращаются военные друг к другу исключительно на «вы».

Но ведь этого требует Устав! А военные его с утра до ночи нарушают. Не успели, как следует, проснуться, а уже получите: полный букет всевозможных нарушений. Устав этот, видимо, и задумывался авторами, как некий свод потенциально достижимых, пограничных каких-то задач. Выполнение этих задач видимо предполагалось в каких-то особо радужных, совершенно неожиданно и как-то благостно сложившихся условиях и предусматривало какую-то строгую очередность и периодичность, например по одной задаче в день. В один день военные обращаются друг к другу на «вы», в другой лишаются чести без головных уборов, а на следующий день головные уборы одевают и опять лишаются, днем позже лишаются, но уже в движении и т. д., до бесконечности. Но последовательно.

Но у военных так никогда не получится, у них не принято обращать внимание на какие-то там условия и соблюдать какую-то там последовательность. Вот поэтому они и находятся в состоянии ежедневного всего и вся нарушении и перманентной виноватости. И регулярно подвергаются различного характера наказаниям. А процесс наказания военного есть процесс демонстрации высочайшего актерского мастерства.

Как вы думаете, какова высочайшая задача наказующего? Правильно — это максимально испугать наказуемого военного. А какова задача наказуемого военного в момент наказания? То же правильно, создать видимость глубочайшего раскаяния и полуобморчного испуга.

Вот стоит, к примеру, гневный такой военноначальствующий, демонстрируя готовность к началу процесса наказания перед съежившимся, но еще бодрящимся военным. Щеки и ноздри военноначальствующего непрерывно и нервно раздуваются. Подергивания желваков ощущаются даже при приведении щек его в состояние крайнего вздутия. Все эти действия сопровождает непрерывное шумное сопение, вырывающееся из ноздрей вместе с частичками естественных органических выделений. И ничего более. Военноначальствующий профессионально держит паузу.