В. Трифонов - Кронштадт-Таллин-Ленинград Война на Балтике в июле 1941 – августе 1942 гг.

В 22.30 подошла машина из штаба. Передали приказание иметь шестичасовую готовность к выходу. Такое же приказание для «Ермака». Передать это приказание должны мы. Поскольку в это время на палубе были только двое: Ломко – вахтенный у трапа и я – около орудия, Капитан-лейтенант приказал мне передать это приказание.

До «Ермака» километра два с половиной. Темнота. Дорога вся избита, того и гляди ногу сломаешь. Когда дошел до грузовой стенки, по свисту шрапнели и ударам ее по каким-то железным предметам, что четко слышно, понял, что здесь может и мне достаться хоть одна шрапнелина. Грузовая стенка мне знакома по прошлым стоянкам около нее, поэтому я выбрал путь по южному ее краю, где за штабелями хлопка можно укрываться во время разрыва снаряда. Интервал между разрывами минуты две. За это время перебежкой от штабеля к штабелю пробежал всю грузовую стенку. От последнего штабеля до «Ермака» метров 200 проскочил на одном дыхании. Передал приказание дежурному по кораблю и обратно. Разрывы шрапнельных снарядов прекратились. Но, когда до судна оставалось метров 200, снова разрыв шрапнели и все там же. И пошло и пошло. Выпустил подряд штук 10. Калибр примерно дюймов 6. Наши ребята полагают, что это бьют танки, прорвавшиеся к побережью в районе Лигова, потому что отчетливо слышен выстрел орудия и секунды через две-три звук разрыва шрапнели. Но есть ли на немецких танках шестидюймовые орудия? И почему они били по одному месту, вряд ли зная, что в этом месте находится? Шрапнель-то больше доя поражения живой силы, а что она делает в порту ночью?

Остаток вечера до 24 часов дежурили на палубе вдвоем с Ломко. Где-то по направлению Угольной гавани, только дальше, ружейная перестрелка. К трапу подошел старик с соседней грязевой баржи. Попросил закурить. А мы оба не курим. Разговорились. Сказал, что вчера ночью, когда объявили воздушную тревогу, с латышского транспорта 516, что стоит недалеко на бочке, пустили ракету. Сказал, что в связи с блокадой с 12-го числа второй раз (первый раз 2 сентября) снизили паек хлеба и всех других продуктов. Рабочим теперь выдают хлеба 500 г, служащим и детям – по 300, а иждивенцам 250 г. Оказывается, мы, т.е. весь Ленинград, его окрестности, Кронштадт, Южный «пятачок», Карельский перешеек до Ладоги, – в блокаде!

А мы и не знали, и политрук в беседах с нами ни словом об этом не обмолвился. Неужели тоже не знал? Поезда в сторону Москвы уже неделю не ходят – все дороги на юго-восток перерезаны немцами. Значит, и письма теперь будут идти еще дольше.

В 24 часа вернулись Кузьмин и кто-то еще. Им женщины, что дежурят у складов, сказали, что по направлению нашего судна сегодня поздно вечером пустили белую и красную ракеты.

Ночь прошла спокойно, налетов не было. Прошел слух, что нам на помощь идут два сибирских корпуса. А у нас не слух, а явь – масло сливочное, которое мы получили персонально каждый до октября, я и Ломко убрали в ящик под навесом на спардеке. Сегодня – ни ящика, ни масла. Считаем, что что работа кого-то из эстонского экипажа. Сигнальщика Блохина сегодня тоже списали. Не везет нам на сигнальщиков.

Готовность четырехчасовая. Утром 4 наших СБ ходили бомбить немцев где-то совсем недалеко, т.к. быстро вернулись. У них аэродром где-то севернее города, и на бомбежки и обратно они пролетают над портом. Обычно очень низко, чтобы немцы позже засекли. Эти четыре СБ обратно шли на Кировский завод, над которым в это время рвется шрапнель. А рядом по какой-то цели бьет «Максим Горький». Со стороны создалось впечатление, что «Максим» бьет по бомбардировщикам, которые, стало быть, немецкие. А те идут низко, прямо на «Максим», который и не думал по ним стрелять. И туг стоило одному дураку начать, остальные поддержат. Так и вышло – кто-то выстрелил и пошло! Открыли адскую пальбу все кому не лень. Из самолетов дают опознавательные ракеты (а кто их знает?), они отчаянно машут крыльями, насколько это могут делать бомбардировщики, мол свои, какого черта бьете! Ничего не помогает. Стрельба прекратилась только после того, как самолеты ушли из зоны обстрела. Я тоже хотел было стрелять, но не успел.

Во второй половине дня все заволокло туманом, пошел мелкий дождь. Опять над Кировским заводом вынырнул низко-низко наш бомбардировщик. Опять он дает красную ракету, но ее трудно отличить от трассирующего снаряда с красной трассой. Пришлось и этому самолету срочно менять курс. Я тоже успел вначале выпустить по нему один снаряд. Но вот его догнали и пошли рядом два «ишачка». Этих не спутаешь с «мессерами», и все кончили пальбу. Но вдруг с крыши дома, в районе Кировского завода, проснувшись, заговорил спаренный автомат. Его трассирующие снаряды шли близко под самолетом, но рвутся где-то дальше. Я разозлился, навел орудие на этот автомат и хотел на полном серьёзе долбануть по нему. Это вначале было простительно, когда трудно было сразу разобраться, чей идет самолет? А теперь, когда все кончили бить, рядом с бомбардировщиком идут наши «ястребки», эти проснулись…

Через пару минут над заводом опять низко появился бомбардировщик. Но этот, видимо, чуя, что здесь летать опасно, резко повернул влево, к заливу, дал опознавательную ракету, но все же обошел далеко стороной это опасное место. По нему никто не бил.

Последние дни наши корабли бьют по берегу все время, но немцы тоже отвечают – бьют из орудий и по городу, и по порту, и по заводу. Опять, как в Таллине, висит у них где-то в районе Петергофа «колбаса», с которой корректируют артогонь, и наши опять снять ее не могут. Часто на побережье за Угольной гаванью слышна ружейно-пулеметная стрельба. Нашего политрука что-то не видно. Снова пришел лейтенант с «Ермака». Стал объяснять устройство ручного пулемета «ДП» по схемам. Я не слушал. По схемам я и без него разберусь, вернее уже разобрался. Ребята тоже не довольны.

Послал сегодня письмо домой, брату Жене Звереву и Димке Рождественскому. Ночь прошла спокойно.

В 8.30 появились на небольшой высоте 8 «юнкерсов», но сильным огнем с кораблей их отогнали. Я работал один и выпустил только 4 снаряда.

Сегодня утром снова открыли огонь по своему бомбардировщику. Он шел низко и прямо на нас. Кто первый подавал пример – установить трудно. Больше всех опять «старались» автоматы с Кировского завода. Посадили туда любителей пострелять, а в кого – все равно. У них, видимо, и бинокля-то нет. Каюсь, но я тоже успел выпустить один снаряд…, но у орудия опять заел замок, а самолет все ближе. Я даже растерялся, но не успел ничего предпринять, так как самолет секунды через две был уже за нами. А Ломко еще в самом начале увидев, что самолет идет низко и прямо нам в борт, бросился по трапу на стенку, спрятался за кипы хлопка и выглядывает оттуда. Увидел его капитан-лейтенант и, когда самолет уже пролетел, закричал на него: «Я тебе побегаю! Я тебе попрячусь! Следующий раз во время налета привяжу тебя к крану, чтобы не бегал!» Ломко возвращается, вид смущеный. Бормочет: «А кто его знает, чей он – наш или немецкий?