Павел Ефремов - Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания

Приказ старпома «Грузить все!» я припомнил через полтора месяца, когда с родственниками разгружал свои контейнеры. Мне и правда погрузили все. Не считая линолеума, содранного с пола начхимом, я еще получил на память о службе кучу старой обуви, приготовленной к выбросу, дверцы от антресолей, коврик, лежавший перед дверью на лестничной площадке, свой почтовый ящик, точнее секцию почтовых ящиков, и самое главное — тридцатикилограммовый кусок гранита, который ребята положили просто «на память». Он до сих пор лежит у нас дома на балконе, и я сейчас даже рад этому неожиданному подарку. Это мой личный кусочек Кольского полуострова.

Сейчас меня иногда посещает одна мысль. Что если я соберусь снова куда-то переезжать? И снова повешу такое объявление, хотя бы в своем подъезде моего нынешнего шестнадцатиэтажного дома. Интересно, хоть кто-нибудь придет?

Вы когда-нибудь задумывались над тем, как умирают корабли? Красивые стальные гиганты, рожденные для торжества человека над стихией. Наверное, нет. Мы все стали очень большими прагматиками. Нас больше интересует, сколько заплатят за металлический лом, а не цена памяти былых побед и поражений. Мы забыли, что русский флаг не спускали ни перед кем, а теперь сдаемся без боя тугим заграничным кошелькам, прессующим стальные гиганты на иголки.

Еще курсантом каждый раз, когда я проезжал в Севастополе мимо Черной речки, этой последней стоянки кораблей Черноморского флота, при взгляде на их полузатопленные силуэты меня всегда охватывало щемящее чувство стыда и боли. Эти морские трудяги не заслужили подобной смерти. И хотя умом подобное понять можно, да оно и неминуемо, но сердце болит и давит в груди. 3 июня 1996 года в девять часов вечера весь экипаж моего корабля, стоя на палубе дока в Росляково, смотрел, как по Кольскому заливу буксиры тащили за ноздрю тяжелый авианесущий крейсер «Киев». Прекрасный гордый корабль, не выработавший еще весь свой ресурс, не отходивший свое по морям и океанам был продан задешево, за копейки, далекой восточной стране. Продан из-за бедности, нищеты и моральной убогости. Не подумайте, что это квасной патриотизм. Ведь корабль — не куча мертвого железа, скованного умельцами, он живой организм, способный испытывать боль и радость, грустить и смеяться. Мы с друзьями бродили по палубам покинутого «Киева» и даже брошенный, ободранный и загаженный он производил впечатление могучего исполина. И еще корабль плакал.

Уже давно молчали механизмы исполина, и остывшие от их тепла переборки источали капли конденсата. Корабль плакал, как плачет покинутый и обиженный ребенок, забытый родителями среди толпы. Они, надежные и сильные в бою, оказались беззащитными перед людьми, создавшими их, а затем бросившими бесславно умирать, ржаветь на корабельных кладбищах и отстойниках.

После одного из походов, то ли в 1994, то ли в 1995 году, нас отшвартовали в Оленьей губе. К этому же пирсу уже привалилась лодка с непривычными «дизельными» очертаниями. Это была знаменитая «Хиросима». Подводная лодка «К-19», проекта 658. Первый стратегический ракетоносец нашего флота. Тот самый, в котором в июле 1961 года в Атлантике полыхали отсеки, и в котором до сих пор на переборке висит табличка с именами погибших. Тот самый, в кормовом отсеке которого полтора десятка моряков сидели без света и пищи без малого месяц и выжили. Назло всему. И вот этот легендарный корабль стоял рядом с нами. Естественно, на него потянулись любопытные. «Хиросима» была еще с экипажем. Маленьким, сокращенным, но любящим свое старое железо. Время поначалу обошлось с кораблем более милостиво, чем с другими. Когда его одногодков пустили под нож, крейсер выжил, но потерял звание ракетоносца. Ракетные шахты вырезали, а сам корабль переименовали в «КС-19». Корабль связи. После он еще ходил в море, все реже и реже. Встал на заводской ремонт и застрял на долгие годы. Потом его перевели в отстой, сократили экипаж. А потом настали демократические времена. Флот совсем перестал интересовать власть имущих. И корабль, достойный того, чтобы остаться живым памятником нашим победам и неудачам, был выкинут из завода. Я прошел по нему из носа в корму несколько раз. Со мной был мичман, который служил на этом корабле с начала семидесятых. Мы шли, и он рассказывал, что в этом отсеке сгорели семь человек, а через этот трубопровод по капле давали воду отрезанным от всех морякам, а сюда вынесли лейтенанта Корчилова уже с ожогами от радиоактивного излучения. Он говорил, а я думал о том, какие же мы предатели — люди.

А корабль, он, как ребенок. С самого своего рождения на стапелях заводов он впитывает все человеческие достоинства и недостатки. Он впитывает их, как младенец впитывает вместе с молоком матери характер, нрав и гордость родителей. Корабль способен любить и ненавидеть. Он способен помочь в самый трудный час и самую гибельную минуту. На моей памяти вдруг заварили питательную воду изношенные временем испарители нашего крейсера в тот момент, когда надежды уже не было. Оставались последние тонны и все. Аварийное возвращение на базу. С боевой службы. Позор.

И испарители заработали. Конечно же это не чудо. Механики и так сделали больше того, что мог позволить человеческий ум и находчивость. Но ведь перед этим те же испарители отказывались работать не один день. Просто корабль понял, что он нужен, и помог. Несмотря на обиды — помог! И мы, экипаж, вышли победителями, сохранили лицо. Но то, что нам помогло наше родное железо, мало кто вспомнил. Мы эгоисты. Мы склонны приписывать наши победы себе, и никому больше. Мы люди, и этим все сказано. Мы просто неблагодарны. А сталь, порожденная нашими руками, — жива! Она живет независимо от нашего желания. Живет, любит и страдает. Помнит и обижается. И мстит.

В губе Сайда тихо умирали у пирсов отстойные подводные лодки. Со срезанными надстройками, с растащенными и распиленными трубопроводами, лишенные всего, они безжизненными бревнами гнили у временных пирсов. Они были похожи на старых солдат, у которых отняли и изгадили их славное прошлое. И каждый разбитый клапан, каждый мертвый механизм, каждая растащенная по гаражам каюта копила желчь, обиду и ненависть. И еще тоску. По тем временам, когда они были нужны людям. И вот когда люди решили вернуться ночью, как воры, чтобы отпилить лишний кусок медного провода, корабль понял, что они пришли не для того, чтобы вывести его в море. Корабль отомстил. Он убил мичмана и двух матросов, отравил мертвящим газом умерших механизмов и разлагающейся краски. Он убил людей, породивших и унизивших его. Так кто сказал, что железо мертво?