Павел Ефремов - Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания

Рано утром по прибытии в Питер, прямо на перроне Московского вокзала, командир устроил построение, на котором сразу пять матросов получили по десять суток ареста, одного старшину разжаловали, а офицерам и мичманам, отведя тех в сторону, командир минут десять что-то очень сердито выговаривал, яростно жестикулируя. Поезд на Таллин был только вечером, и экипаж сначала переехал на Финский вокзал, откуда офицеров и мичманов отпустили на весь день, оставив, правда, кое-кого с матросами. А потом был многочасовой экскурсионный поход по Ленинграду. Город Миколу, конечно, впечатлил своим размахом и какой-то неземной монументальностью, но ему, выросшему на зеленейших привольных просторах Украины, Питер все же показался каким-то неуютным и холодным, и для себя Микола решил, что никогда бы в нем жить не остался. К вечеру экипаж собрался на вокзале, и загрузившись в вагоны, уже рано утром все были в Таллине, где пересели на электричку, и через час оказались в Палдиски, небольшом городишке.

Ползунку показалось, что он даже поменьше Гаджиево, так как состоял из одного громадного учебного центра с казарменным городком и собственно самого поселка, тоже на четверть состоящего из офицерских гостиниц и зданий, имеющих то или иное отношение к центру подводников. Об увольнениях тут можно было сразу забыть. Дело в том, что поселок находился в зоне, куда и местных жителей пускали только по пропускам, а военнослужащих выпускали только по отпускным билетам. В сам поселок матросов в магазин выводили группами. Пока первую неделю личный состав обживался в казарме, привыкал к новому распорядку дня и, по сути, выдерживал карантин вместе с оргпериодом, вопрос о поездках в Таллин у моряков не возникал. Но вот когда все устаканилось, режим учебы и нарядов стал понятен и прозрачен, матросы стали атаковать своих начальников просьбами об экскурсиях в столицу Эстонии. Замполит, посовещавшись с командиром, «добро» на эти мероприятия дал, правда, только в составе группы и в сопровождении офицеров и мичманов. И в первое же воскресенье матросы в количестве 26 человек, с двумя офицерами и двумя мичманами, отутюженные и подстриженные, убыли в Таллин. С тех пор это мероприятие проводилось каждый выходной неукоснительно, благо моряки вели себя, на удивление, дисциплинированно и повода для прекращения экскурсий не давали.

Два раза побывал Ползунок в Таллине за первый месяц и был в восторге от него в отличие от Ленинграда. Этот полусредневековый, полусовременный город с непривычными, но удивительно красивыми домами и улочками казался Миколе городком из сказок братьев Гримм. Даже люди, говорившие на русском языке со странной, похожей на заикание тягучестью и подчеркнутой вежливостью, казались матросу какими-то выходцами из прочитанных в школе книг. А вот в третье увольнение, когда их группу повез в парк Кадриорг командир его 10-го отсека лейтенант Белов, и произошел тот случай.

В программу любой экскурсии в парк Кадриорг входило посещение памятника броненосцу «Русалка», погибшему в здешних водах еще при царебатюшке. А уж организованное посещение парка личным составом ВМФ с этого памятника и начиналось. Несмотря на раннее субботнее утро, народу в парке было уже довольно много. И бегающих по аллеям спортсменов, и чистеньких бабушек и дедушек, гуляющих под ручку, и просто праздношатающихся обывателей. В этот выходной день группа матросов, выехавшая в город из Палдиски, была сравнительно небольшой, всего 12 человек, и поэтому старший был всего один, лейтенант Белов. Еще в электричке моряки договорились с ним, что в Кадриорге побудут недолго, так как там уже бывали, а потом поедут в Старый город, где и посидеть с мороженым можно, и просто поглазеть есть на что. Слава богу, Белов хоть и был всего лишь с лейтенантскими погонами, но нарушить волю заместителя командира по политчасти не убоялся, и уже в электричке, выслушав пожелания матросов, объявил свой план проведения выходного дня. Из всего ранее заявленного в нем остался лишь парк Кадриорг, что несказанно обрадовало моряков, желавших поглазеть на городских девиц и, может быть, — чем черт не шутит! — хлебнуть где-нибудь пивка, если лейтенант варежку раззявит. Обозрев памятник броненосцу и выслушав краткий рассказ лейтенанта о его бесславной гибели, группа только было направилась к близлежащей аллее, как откудато сбоку раздался довольной громкий хоровой крик:

— Оккупанты! Оккупанты! Прочь с нашей земли! Оккупанты. Оккупанты.

Скандировали стройно и организованно. Когда все повернулись на крики, то увидели метрах в десяти группу молодежи, скандировавшей и размахивающей несколькими флагами, непонятной сине-черно-белой расцветки. Лейтенант, до этого пребывавший в благодушном настроении, сразу как-то подобрался и негромко скомандовал:

— Так, бойцы, вести себя спокойно. Не реагируйте ни на что. Поворачиваемся и идем своим маршрутом. Давайте, давайте.

Матросы тут же развернулись и не спеша пошли в противоположную от демонстрантов сторону. Микола, пользуясь тем, что командир отсека шел рядом спросил:

— Тащ, лейтэнант, а шо це за орлы?

Лейтенант, сморщившись, как от зубной боли, процедил сквозь зубы:

— Народный фронт, наверное, бл… Борцы за независимость.

— А что им надо-то? Мы ж свои.

Микола искренне не мог понять, почему их обзывают оккупантами. В их селе тоже были старики, которые называли власть оккупантами, но со слов деда выходило, что семьи этих стариков когда-то были очень богатыми и зажиточными и теперь в них говорила только злость и обида за утерянные богатства. А здесь. Пацаны какие-то. Одеты хорошо, даже с шиком заграничным, что еще надо-то?

Моряки спокойно и не обращая ни на кого внимания уходили, но молодежь, распаляя себя, не отставала и продолжала свой речитатив. И в один момент, видимо, не дождавшись никакой ожидаемой реакции на свое выступление, молодежь изменила тактику, и в спины моряков вместо слов совершенно неожиданно полетели камни. Одному из турбинистов булыжник попал в плечо, лейтенанту Белову «оружие пролетариата» зарядило прямо в спину, а Миколе досталось по голове, слава богу, вскользь, но все же здорово рассадив кожу до крови, моментально потекшей по щеке. На самом деле Ползунку было не столько больно, сколько обидно. За что? Растерявшиеся матросы как-то разом посмотрели на Белова. Лейтенант с перекошенным от боли лицом поднимал с земли фуражку, слетевшую с его головы после попадания камня. Матросы загалдели, перебивая друг друга.

— Тащ лейтенант. Давайте мы их. Нас же много. Козлы. Наваляем.

Белов поправил на голове фуражку и, повернувшись к примолкнувшим демонстрантам, резко, так, как Ползунок еще никогда не слышал, даже не отдал команду, а просто рявкнул: