Людмила Бояджиева - Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь ХХ века

Скрипнула дверь, в комнату заглянул отец.

– Ты не спишь? И у меня что-то ни в одном глазу…

– Садись, па. Рассказывай. – Лежа на кровати, Фрэнк тоскливо смотрел в потолок. Он знал, что старикан любит поговорить, а не с кем. Дома одни бабы.

– Второй день дождь льет – как прорвало. Все косточки ноют, что мне на ринге размолотили. И кой черт я тогда мальцом полез драться? Задиристый был, так и тянуло померяться силой. Да и потом от бокса не отставал. Вокруг ринга у нас в Италии крутились интересные люди. Самые интересные, если хочешь знать. – Мартин огляделся, присел на диван. – Что-то не ладится, сынок?

Фрэнк рывком вскочил. Лицо исказилось от гнева:

– А что ладится?! Нет, ты скажи: чему тут радоваться?! Раньше я хоть знал, кому вломить как следует. А теперь! Ха! Куда ни глянь – звезды, звезды! Один я – карлик, под ногами великих путаюсь. На фото, на киноэкране, на пластинках – одни великие! Всех не уделаешь.

– Ты нашел способ постоять за себя получше, чем кулаки. Тебя слушают, Фрэнки, тебя уважают.

– Черта с два! Все только и смотрят, как подставить ножку и обойти. Даже те, кто моложе меня, уже урвали сольные концерты. Да еще снимаются в кино. О них пишут в газетах! Они дают интервью! И сшибают бабки, само собой.

– Объясни толком, что бы ты попросил у Господа?

– Па, ты стал богомольным? – Фрэнк зло хмыкнул, почесал затылок, скорчил постную физиономию: – Во-первых, благополучия моим близким. Во-вторых… Ну, это ж элементарно – чтобы не болел президент!

– Правильно отвечаешь, мальчик. – Отец сделал вид, что не заметил ироничного тона. – Может, что-то еще?

– Мне нужно сняться в кино. Иметь сольные концерты в хороших залах. Мне нужна взлетная площадка, с которой можно стартовать куда угодно! И главное – выбраться из этой дыры!

– А ты не торопишься?

– Да мне уже двадцать шесть! Только и слышу «Подожди, подожди…»! А кому нужен поющий старикан? Кросби к этому возрасту уже снялся в кино и прославился на всю Америку!

В комнату осторожно вошла Долли:

– Гусь зажарился. С капустой.

– У нас серьезный разговор. Иди, Долли, не мешай, – махнул рукой Мартин.

Вот еще манеру взял – руками махать! Долли воинственно подбоченилась:

– Я – мешаю?! Разве не я первая сказала, что мальчик должен стать певцом! Вспомните, когда приходила родня, я всегда заставляла Фрэнка петь! И все были совершенно потрясены! Потом кодлу его музыкантов, что здесь целый день паслась, до пупа кормила. А теперь – «не мешай»! Никому не нужна в этом доме. – Она проглотила ком, но слезы полились.

Фрэнк вдруг заметил, что не только обстановка в доме кажется ему обветшалой, жалкой, состарившейся. Состарились родители. Железная До плачет, отец старается скрыть одышку. И совсем они не сильные, не грозные. Доживающие жизнь старики.

– Я говорил отцу, что нам пора перебираться отсюда к солнышку, – терпеливо объяснил он. – Для этого мне нужно появиться на экране и завоевать популярность. Это будет рывок…

– Нужно, нужно… – проворчал Мартин. – А мне новая вставная челюсть нужна. И сердце здоровое.

– Будет, па! Вот заработаю и все тебе куплю – и челюсть, и сердце. – Фрэнк сжал кулаки. – Или сдохну под забором.

Через три дня Фрэнку позвонил человек, назвавшийся Джорджом Эвансом. Он сказал, что побывал на концерте биг-бэнда Томми Дорси, правда только до антракта, слышал Синатру и хотел бы встретиться с ним у себя в офисе.

– Отец! – Фрэнк еще держал трубку возле уха. – Это не розыгрыш?

– Тебе позвонил президент?

– Мне позвонил один из лучших агентов Америки! Он раскручивает звезд первой величины. Он пригласил меня на разговор!

– Иди, сынок, и поговори с ним. – Мартин даже не отложил газету. – А потом поблагодаришь от меня одного человека. Вилли Моретти – ты его помнишь. Когда-то мы с его отцом стояли на ринге. Он меня положил…

– Моретти? – Фрэнк хорошо помнил улыбчивого человека с ласковыми глазами, из которых сквозило леденящим холодом. – Быстро он меня тогда от суда отмазал. Я правда был невиновен, не трогал ту девку… Хорош Вилли… Деловой человек.

Фрэнк, конечно, еще тогда сообразил, кто такой этот Вилли. А потом докопался – в определенных кругах его знали как одного из самых крутых бандитов Нью-Джерси. Но он не стал обсуждать это с отцом. Для него разговоры о сицилийской мафии были не более реальны, чем пересуды об НЛО. Темно, смутно, далеко. Сейчас он понял, как близко подошел к опасной черте. Опасной? Почему? Для него эти люди – защита и помощь.

– Лады. Поговорю и поблагодарю… – Фрэнк выказал невероятную нежность – обнял отца и похлопал его по спине: – А ты у меня еще совсем крепкий, старикан.

– «Эванс, Эванс – это класс. Можете поздравить нас…» Пожалуй, фортуне надоело показывать мне свою задницу. – Фрэнк шлепнул Нэнси по располневшему заду.

Теплые руки, пахнущие цветочным мылом, обняли его шею, скользнули дрессированными мышками к груди и там зашустрили, завозились и убежали, развернув его к зеркалу.

– Ну, как? Да не затягивай узел! Пусть свободно лежит. Новый фасон, усовершенствованный. Этот галстук и к деловому костюму как раз подходит. Нитки-то какие! С блеском, твой цвет – стальной с синим отливом, как раз к глазам. Целый месяц ночами вязала, спицы тонюсенькие, как иголки… Жду тебя и вяжу, жду и вяжу…

Она смотрела на него с обожанием. Пухленькая, милая, преданная, простенькая. И что особенно важно – всепрощающая. В шкафу стопки наглаженного белья переложены мешочками с сушеной лавандой, на плите отличный ужин всегда ждет мужа. Иногда до самого утра. Жареным сладким перцем пропахла кухня, на стене – гирлянды лиловых луковиц и ядреного крупного чеснока. Нэнси хорошая хозяйка, вовсю Долли помогает. И отличная мать – в колыбельке сладко спит их дочка, чистенькая, сытая, розовая, как булочка в клубничной глазури.

Нэнси отошла, искоса посмотрела на свою работу – новый галстук, последний из целой серии «спецзаказа». Не очень-то ему подходили стандартные фасоны галстуков – словно удавки болтались на тонкой шее.

– Молодец, женушка, – одобрил обновку Фрэнк, глядя в зеркало огромного трюмо. – Отличная маскировка мелких недостатков великого Фрэнки – скрыт от завистливых глаз мощный кадык и нежная шея… – Он криво усмехнулся. – Кто сказал «мощный кадык»? Ша, господа. Взгляните получше. – Он согнул руки, напряг мускулы, демонстрируя боксерскую стойку. – Все наоборот: мощная шея и нежный кадык. Кто скажет, детка, что твой муж не богатырского телосложения? – Он покосился на свое отражение и, подмигнув себе, отвернулся. – Во всяком случае, драться я умею, и совсем неплохо.

– Мой муж – самый-самый! – Оглядев деловой костюм Фрэнка, Нэнси смахнула пушинку. – Эвансу ты понравишься.